Что происходит на клиросе человек плохой. Введенский женский монастырь г.Иваново: Клиросное послушание. Нужно ли показывать все свои возможности сразу

24 июля 2006 года

Журнал "ФОМА": "Джаз родился в России, на клиросе. Разговор с регентом о музыке, ее восприятии и ее искушениях"

Приходя в храм, мы внимаем не только словам молитвы, но и музыке, на которую положены эти слова. Человек в общении с Богом не может обойтись просто разговором, чувства переполняют его, и он начинает петь. Но во время богослужения мы чаще всего даже не видим тех, кто поет для нас. Кто эти люди? Откуда есть пошла эта музыка и как она создается? Об этом и о многом другом мы беседуем с регентом Праздничного мужского хора Свято-Данилова монастыря в Москве Георгием Сафоновым.

Сафонов Георгий Леонидович, родился в Минске в 1964 году, закончил музыкальную спецшколу при Белорусской госконсерватории и Музыкальную академию имени Гнесиных в Москве. С 1995 года - регент Праздничного мужского хора Московского Свято-Данилова монастыря. Лауреат 1-го Всероссийского конкурса дирижеров. Почетный член Всероссийского музыкального общества. Обладатель множества церковных и музыкальных наград.

Праздничный мужской хор Московского Свято-Данилова монастыря существует с 1987 года. В его составе - 25 профессиональных певцов с высшим вокально-хоровым образованием. Участвует в монастырских службах по воскресным и праздничным дням, а также в торжественных богослужениях, возглавляемых Патриархом Московским и всея Руси Алексием. Хор - лауреат Международного конкурса церковной музыки (Будапешт, 1991 год), премии "Тэфи" в составе съемочной группы Светланы Дружининой за исторический сериал "Тайны дворцовых переворотов". В его репертуаре, помимо православной богослужебной музыки, произведения различных стилей и эпох, в том числе канты, колядки, русские военные и исторические песни, грузинские, македонские песнопения, старинные вальсы, застольные песни, специальная программа, посвященная 60-летию Победы. Хор работал со многими известными деятелями искусства - И.К. Архиповой, Б.В. Штоколовым, А.Ф. Ведерниковым, И.Д. Кобзоном, Ю.М. Соломиным и другими. Дискография - около двадцати альбомов.

- Георгий Леонидович, Ваш хор много ездит с гастролями, бывает за границей. Чем, на Ваш взгляд, различается восприятие духовной музыки в России и за рубежом?

Ничем. Духовная музыка интернациональна, ее воспринимают сердцем, даже если не понимают слов. И это радует. Ведь со времен вавилонского столпотворения языки разделены, а, слушая музыку, человек, даже не понимая слов, воспринимает ее так же, если не глубже, чем те, кто знают язык песнопений.

Но, конечно, наша, русская публика - особая. Я давно понял, что именно на ней надо проверять качество хорового коллектива. Равно как и его способность к исполнению того или иного произведения. И если какое-то песнопение почему-то "не пошло", повторять его бессмысленно. Нужно найти что-то другое, чтобы, в конце концов, "задело". Как только такой отклик есть, произведение можно вставлять в концерт.

- Вы не боитесь, что такое точное попадание может превратить духовную музыку в своего рода "хит", как знаменитую "Аве Мария", которую так часто исполняют на эстраде, что она уже не воспринимается как религиозное произведение?

Так оно и происходит. Во многом благодаря многочисленным современным эстрадным обработкам того же Баха, Шуберта или Каччини. Сама по себе это красивая музыка, но слыша ее постоянно только в таком исполнении, люди, естественно, перестают воспринимать ее как духовную. Потому я считаю, что любую духовную музыку надо исполнять, главным образом, в храмах и в том виде, в котором она изначально написана.

- А на эстраде?

На эстраде ее тоже надо исполнять в первозданном виде. Тогда она будет восприниматься. Даже если перед вами толпа "повернутых" подростков, достаточно исполнить одно из песнопений, которые поют в храме, и их настрой изменится. Только исполнить его надо так, чтобы каждый из них проникся этим возвышенным духом. И никакой дополнительной, эстрадной версии для этого не требуется.

У "Ave Maria" шикарная мелодия, очень глубокий духовный текст и все это сопровождается богатым аккомпанементом. При этом он не мешает мелодии. Он вообще не воспринимается при прослушивании, воспринимается только мелодия. А в современной музыке все наоборот - ритмичный аккомпанемент оказывается на первом плане, и люди им довольствуются, поскольку мелодия и смысл песни все равно ущербны.

- Но вы-то поете не "Ave Maria". Почему Вы так уверены, что неподготовленную аудиторию можно "зацепить" древнерусскими церковными песнопениями?

Ну, не такими уж и древними. Конец XVI века - это предел нашего погружения в историю.

Искони на Руси служили по болгарскому варианту византийской школы пения. Но поскольку люди мы творческие, постепенно у нас появились свои распевщики-самородки, которые что-то меняли, придумывали на клиросе

Вообще клиросное пение - это творчество. В результате к XIV веку было создано столько напевов, что стало очень трудно в них ориентироваться - в каждом городе, в каждой веси были свои попевки.

Унифицировать их начали только в конце XVI века, при Патриархе Никоне. Потом продолжили Бортнянский, Березовский и другие композиторы итальянской школы, а после них Львов ввел в духовную музыку немецкое направление. И только в конце XIX века Степан Васильевич Смоленский решил вернуться к истокам и попытаться восстановить древнюю традицию Именно Смоленский считается основателем московской школы, вернувшей к жизни древние напевы, хоть и в другой гармонизации, но в полном, несокращенном и неизмененном виде с нормальным текстом.

К сожалению, революция положила конец этой школе. Но с 1980-х годов ее снова стали пытаться возродить - этим занимается, к примеру, архимандрит Матфей (Мормыль)* в Троице-Сергиевой Лавре. А некоторые композиторы, такие как Свиридов, даже в светской музыке развивали направление, довольно близкое к московской школе. Впрочем, сейчас она вроде бы и существует, но в то же время ее как бы и нет. Многие считают, что она якобы сложна для пения на клиросе, и предпочитают более простую петербургскую школу. Хотя на самом деле московская школа вовсе не сложна, ее просто нужно сначала воспринять и ввести - и она будет существовать уже сама по себе - потому что она красивая и распевная.

- А что это такое - распевы?

У знаменного распева есть несколько модификаций: большой, сокращенный и малый, он же - киевский, который и взяли за основу, потому что службы постепенно сокращались. Далее следуют два неполных распева - болгарский и греческий, которые, кстати, пришли к нам вовсе не из Болгарии и Греции: болгарский создали болгары, осевшие в Москве, а греческий - греки, также прижившиеся в Москве и на Украине. Эти распевы сильно напоминают киевский, но подходят не ко всем текстам, не ко всем видам песнопений.

Особняком стоят такие распевы, как путевой и демественный. Путевой - это пение "по строкам", - когда каждым голос ведет свою мелодию. Эта техника достаточно сложна для восприятия. Она порой похожа на какофонию или на какую-то очень современную музыку. А иногда даже напоминает некий прообраз джаза. В этом смысле можно с уверенностью сказать, что джаз родился у нас в России. Но поскольку такая музыка сложна для восприятия, ее необходимо очень правильно исполнять. Для этого существуют особые приемы, которые современные хоры не используют.

Демественное пение почему-то считают домашним, народным, для распевания утренних и вечерних молитв в течение дня. Но это не очень правильно, потому что слово демество произошло от доместика - это пение "от головщика", когда главный голос начинает, задает мелодию, а потом ее повторяют все остальные.

Из дирижеров в регенты

- Как же Вы пришли к такой редкой в наше время музыкальной "специализации"? Неужели этому учили в советской консерватории?

Сама по себе специальность дирижера-хоровика после революции стала чем-то вроде массовика-затейника, организующего коллективное пение гимнов и песен. Поэтому образование у нас было основано, главным образом, на музыке европейской школы с преобладанием советской песни и русской классики. Однако, к счастью, встречались педагоги, сохранившие традиции старого дореволюционного поколения. Вот и мой педагог, Мария Афанасьевна Бондарь, заслуженная артистка России, доцент, хормейстер хора радио и телевидения, которым руководил Клавдий Борисович Птица, была ученицей последнего регента синодального хора, Николая Михайловича Данилина. Мне повезло, что я отучился у нее пять лет.

Мария Афанасьевна уже со второго курса начала давать нам некоторые духовные произведения. Одновременно я работал в любительском камерном хоре "Виват", который с 1979 года пел практически только духовную музыку. Руководитель хора Игорь Андреевич Журавленко - настоящий художник, который постоянно "откапывает" забытые или никогда прежде не исполнявшиеся произведения. Он сидит в библиотеках, находит какие-то интересные новые партитуры. Мы много пели кантов, духовных стихов. И получалось, что, с одной стороны, я пел духовную музыку, а с другой - дирижировал западную и русскую классику и советскую песню.

В результате я первым из студентов на третьем курсе Гнесинки на экзамене дирижировал третий концерт Сергея Рахманинова. Это был 1987 год, и комиссия спросила Марию Афанасьевну: "А почему "В молитвах Неусыпающая Богородица", это ведь духовное произведение?" Тогда еще не открыли идеологические шлюзы, да я и сам боялся - а как к этому отнесется кафедра? Но Мария Афанасьевна сказала: "Это не твое дело. Твое дело точно, правильно и с душой провести это произведение, чтобы это было убедительно".

- А Ваши учителя никогда не говорили, что они верующие?

Нет, мне они ничего не говорили. Не знаю, какими словами тогда Мария Афанасьевна убедила кафедру. Был долгий спор. Зато после этого случая и другие студенты стали брать духовные произведения - и правильно делали. Потому что обширнее и богаче этого кладезя подлинного искусства ничего нет, по крайней мере, в хоровой музыке. И дирижеров-хормейстеров надо воспитывать именно на ней.

Темой моего диплома был знаменный распев - с момента его возникновения у нас на Руси и вплоть до ХХ века. В том числе, в творчестве советских композиторов: Свиридова, Щедрина, Хренникова, Сидельникова, Гаврилина, Ларина, - все они частично его использовали. В особенности Свиридов. А параллельно я работал над курсом лекций по хоровой литературе (с музыкальным оформлением): начиная со знаменных распевов и заканчивая современными композиторами. Туда было включено очень много духовной музыки разных веков. Ведь обычно хоровую музыку начинают изучать с Бортнянского, да и то с его светских произведений, а чаще вообще с Глинки. А все огромное богатство церковной музыки до Глинки, по сути, вообще не учитывается. Так мои занятия музыкой все больше и больше обращали меня к духовным реалиям.

- Профессиональные вокалисты говорят, что службу в церкви спеть гораздо сложнее, чем концерт на сцене. Они правы?

Правы. Сложность в том, что богослужебная музыка в первую очередь основывается на текстах - стихир, тропарей, кондаков, ирмосов, - причем церковнославянских. И их нужно уметь петь на определенный напев. На каждый текст приходится по восемь гласов, а всего получается тридцать два напева - это тот минимум, который должен знать певец, поющий в храме.

Кроме того, церковнославянский текст нужно понимать, потому что без понимания петь его намного сложнее. Если он написан адаптированно (русскими буквами без сокращений), задача упрощается, но зачастую текст написан по-церковнославянски - с сокращениями некоторых слов, условными обозначениями каких-то букв, - и певцы в таком тексте очень часто "спотыкаются".

Они привыкли петь на концерте хорошо подготовленный и отрепетированный материал. Кроме того, там есть возможность передохнуть, например, когда раздаются аплодисменты. В церкви же этого нет, напряжение сохраняется от начала до конца службы, и певцы не очень подготовленные, приходящие к нам "попробовать", доходят иногда до полного изнеможения и говорят: "Я не могу у вас петь, у вас очень сложно".

Но церковные хоры разные. Скажем, монастырский хор должен знать все от "А" до "Я". А на обычном приходском клиросе он может быть менее подготовлен. То есть в идеале приходской хор должен знать примерно столько же, сколько и монастырский, ну, может, не в таких многочисленных вариантах. Но в реальной жизни многие певцы-вокалисты предпочитают петь на приходских клиросах, потому что там не нужно напрягаться, там все расписано по партитурам - регент заранее все готовит, и певец поет по нотам, причем, каждый раз практически одно и то же. А в монастыре мы чередуем до пяти-шести вариантов только нотных текстов. Чередуются и напевы. Мы поем и подобны, и гласы в гармонизации различных авторов. В результате, количество напевов в три-четыре раза больше.

Более того, нам говорят: обиход мы и так услышим - на буднях, а от вас требуется праздничное пение.

И ошибаться невозможно. Некоторые думают, что на службе можно не спеть то или иное слово, что-то пропустить, и никто не заметит. Но на самом деле это влечет за собой некоторое замешательство в молитве в алтаре, а из алтаря это замешательство передается прихожанам. А когда служба проходит на одном дыхании, когда хор поет вдохновенно, служащие в алтаре тоже вдохновляются, и молитва у них идет по-другому, и прихожане из храма выходят просветленные и одухотворенные.

Неверующие певчие

- Какими качествами, помимо профессиональных, должны обладать регент и певчие на клиросе?

Трудно сказать. Обычно в хоровой коллектив или театр предпочитают набирать людей профессиональных, которые умеют петь, "дышать", читать ноты, имеют соответствующее образование и так далее. Я работал со многими светскими вокалистами, но всегда считал, что в коллектив нужно набирать людей с учетом их человеческих качеств, чтобы с ними было легко работать, договариваться, чтобы люди друг друга понимали, чтобы можно было создать некоторое подобие семьи. Меня как начальника и как человека, прежде всего, интересовало такое качество как интеллигентность. Это сложное понятие Я бы сказал - это добросовестность по отношению к своим обязанностям и снисходительность к своим товарищам. Вот что важно. Потому что бывает, кто-то ошибется, а на него еще шипеть начинают: "Вот, из-за тебя все не так пошло" На мой взгляд, такого рода суждения - прерогатива регента. Замечания должен делать только тот, кто управляет коллективом. Все остальные должны относиться друг к другу снисходительно, особенно на клиросе, потому что здесь стоит сделать кому-нибудь замечание, как тут же сам ошибаешься Господь попускает. Особенно если замечание сделано "не совсем по делу" или с недобрым сердцем. Нужно либо дождаться перерыва, либо сделать замечание уже после службы. Правда, тогда многое забывается - ну, и хорошо: если забылось, значит, это несущественно.

- Как Вы относитесь к тому, что в храмы часто берут певчих по принципу "лишь бы пели хорошо", даже если они равнодушны к вере?

Да, такое случается. И у нас на клиросе это было. Хотя сейчас у нас, в принципе, все крещеные. Но бывает, приходят люди, относящиеся к вере прохладно. Их либо крестили в младенчестве, и потом ими никто не занимался. Либо человек сначала пришел к вере, а потом в ней разочаровался. Но они профессионалы с хорошими данными, все умеют. И я на них не наседаю. В любом случае, к нам приходят православные - не католики, не мусульмане.

Я вообще всегда считал, что православная вера - как вода, которая точит камень неверия. Я заметил, что люди через год, через два, через пять или даже десять лет вдруг начинают исповедоваться, причащаться.

- Но ведь на клирос приходит немало людей вообще неверующих?

Бывает и такое. Найти певчих в мужской хор в наше время трудно. А таких, которые быстро схватят и выучат весь наш репертуар, вообще практически невозможно. Поэтому каждый певчий у нас на клиросе - на вес золота. В последнее время наших певчих приглашают в другие коллективы - для гастролей, концертов, и я понимаю, что это - оценка нашего хора. Меня это радует. Хотя, конечно, огорчает, что клирос остается без хороших певчих. Но иногда они возвращаются.

- А как вообще певчие попадают на клирос?

В основном, по знакомству. И я сторонник того, чтобы набирать людей, которых уже кто-то из певчих знает. Случалось, что люди, пришедшие с улицы, так и не смогли слиться с коллективом ни профессионально, ни по-человечески. А так я, если "новобранец" не дорабатывает, не учит материал, могу потребовать, чтобы тот, кто его привел, решил эту проблему. Например, объяснил ему, что у нас - целая очередь желающих работать в нашем хоре Есть, конечно, редкие голоса, но в целом, незаменимых нет. Сейчас мы все работаем единым коллективом. Правда, иногда, получив у нас хорошую подготовку, кто-то начинает смотреть на сторону. Приходиться ставить вопрос ребром, чтобы человек сделал выбор. Бывает, уходят, и становится жалко потраченных сил, но потом думаешь: "Еще одним хорошим певчим в Москве стало больше". Уходят и в театры. Что ж, пусть работают, это их выбор.

Искушение клиросом

- Говорят, на клиросе много искушений?

Конечно. На клиросе проявляется вся палитра человеческих слабостей. Лукавый не дремлет. Маловерие мешает. Очень мешает суета. Бывает, происходит сбой, кто-то ошибся, начинается выяснение отношений, и эта волна передается всем - прямо на глазах среди певчих распространяется паника. Так что, если не установились гармоничные, проникнутые взаимным терпением отношения, полноценно работать невозможно.

- И такие гармоничные отношения действительно достижимы?

Достижимы, я уверен. Либо регент задает тон человеческих отношений, создает конструктивную, творческую атмосферу, либо это должен быть кто-то из певчих - сильный лидер. Бывает, что сами певчие помогают регенту быть главой.

Я начинал регентовать еще в 1988 году. Решив стать регентом, поехал к архимандриту Матфею Мормылю, думал поступить на семинарские регентские курсы. Он спросил о моем образовании и, услышав об одиннадцати классах музыкальной спецшколы при консерватории и семи годах Гнесинской академии, замахал руками и сказал, что просто нужно год поработать на клиросе, и я сам все пойму, а если не пойму, тогда могу приехать к ним, и они мне все объяснят. Так я и вышел первый раз регентовать службу Антипасхи (ее в народе еще называют Красной горкой) в храме села Заозерье Павлово-Посадского района. Конечно, я что-то почитал, подготовился, но Антипасха - особая праздничная служба, где все ломается по сравнению с обычным последованием. Состояние у меня было близкое к шоковому. Но певчие оказались людьми опытными, по 10-15 лет певшими на клиросе, они меня успокоили и все сделали сами. Порегентовал я полгода, а потом внял совету настоятеля, что, мол, лучше мне некоторое время постоять на клиросе простым певчим, чтобы научиться. На самом деле регенты-педагоги старой школы, например, Свешников, говорили, что нужно 3-5 лет попеть на клиросе, чтобы стать настоящим регентом. И я ушел в певчие. Работал попеременно то в Новодевичьем, то в Даниловом монастыре. Это была хорошая школа. Особенно Новодевичий.

Регентом я стал через пять лет - в 1994 году, подтвердив таким образом правильность советов мудрых людей. Но даже сейчас не могу утверждать, что все познал в своем деле. Один старый регент в восемьдесят лет говорил, что понял, что идет не той дорогой. Это удел любого художника. Он должен быть недоволен собой, тогда есть движение вперед.

- Ломать себя сильно пришлось?

Да нет. Главная проблема всей моей жизни - это приспособление к современному миру. В семье меня воспитывали в старых традициях, а попал из Минска в Москву - жизнь закрутилась вихрем, и я был просто вынужден перестроиться. Но до конца стать другим я был не в состоянии. А попав в храм, окунулся в родную, понятную и близкую мне среду. Хотя современный мир наступает, он и сюда проникает. И порой очень трудно бывает с этим бороться. Существуют серьезные проблемы в плане общения друг с другом. Кроме того, многие творческие люди по природе своей очень ленивы. Я как раз из их числа - мне порой нелегко бывает справиться с ленью. Иногда просто сил нет. Но приходишь в храм и понимаешь - надо. Служба как бы подпитывает человека изнутри. И чем больше находишься в храме, тем проще бывает преодолеть в себе что-то, что мешает жить, работать, развиваться. Время сжимается, хочется успеть, хочется сделать побольше. Хотя в итоге не мы, а Господь рассудит, что мы успели, а что нет.

Анастасия ВЕРИНА
август 2006 г.

Очень полезно иногда возвращаться к началу. Как все начиналось. Начинаешь ценить то чего так желал. Это возможно и особенно приятно, когда есть люди — свидетели всех событий. Те, кто пережил это с тобой.
Получив задание написать свою историю появления на клиросе, я за вдохновением обратилась к подругам, с которыми все и началось. И тут они меня закидали воспоминаниями. А помнишь??? Тут впору писать целую книгу. Столько событий, теплых и ярких воспоминаний юности.
Чтобы писать о клиросе я должна написать и про них.

Итак. Сейчас мне 28. Клиросный стаж 18 лет. Впервые оказавшись в церкви в раннем детстве, я с нескрываемым восхищением и интересом смотрела на клирос. Многоголосное пение на непонятном языке манило и родило мечту. Я ХОЧУ БЫТЬ ТАМ! «Мечты сбываются — мечтать нужно аккуратнее»- любит говорить моя подруга. И моя сбылась.

В воскресной школе нас начали обучать церковнославянскому языку и почти сразу распределили, кто что будет читать на службе. Мне достался 3-й час. Тренировалась дома столько раз, что знала все псалмы наизусть. Как-то в очередной раз, распевно нарушая тишину, дома зазвонил телефон. Пока шла к телефону продолжала читать: «Слава Отцу и Сыну и Святому Духу ныне и присно и во веки векооооов…» Путь был пройден, а фраза была не закончена. Взяв трубку я замолчала и вместо АЛЛО очень громко пропела — АМИНЬ. Испугавшись, бросила трубку. Телефон перезвонил. Это была Олеся. Она тоже учила часы и в принципе догадалась что произошло. Хохотали мы очень долго.

Клирос был для нас святая святых. Нахождение там было привилегией. Туда стремились. Этим дорожили. Особенно было приятно остаться одной на клиросе и быть как рыба в воде, зная какой тропарь читать и из какой книги. Шел 98 год. Мне тогда было 10 лет.

Но читать было мало. Хотелось петь. Батюшка пригласил преподавателя сольфеджио и для меня открылся мир нот, бемолей и диезов. Помню один случай. Тогда мы только учились и на службе стояли напротив клироса, конечно же, заглядывали, туда разинув рты и слушали. И вот однажды на литургии стоим мы как всегда. Проповедь после Евангелия сказана, заупокойная ектенья спета, начинается Херувимская. И тут мы с деловым видом, как по сигналу открыли ноты Херувимской, которую накануне выучили. Сначала только следили глазами за нотам, прислушиваясь к хору, (в принципе это от нас и требовалось), но как то видимо не удержались и запели… Как нам показалось очень даже не плохо. И не понимали, почему клирошане смотрят на нас с ужасом, всем видом показывая, чтобы мы замолчали.

Матушка учила нас уставу. Мне все давалось как-то легко. Голова была пустая, ничем лишним не забита. Бывает, и сейчас поешь на всенощной и можно практически в слова не заглядывать. Сама удивляюсь. Специально не учила. А откуда-то знаю. Помню, как батюшка мне тогда говорил: «учи, а то потом мозги как резиновые будут. С какой силой ты будешь стараться в них что-нибудь запихнуть, с такой силой все вылетать будет». Да… теперь это так. А тогда он был еще моложе, чем я сейчас…

На клирос я попала так сказать «второй волной». Первой на клирос взяли Таню. Только ее. Помню, рыдала целый день от обиды. Теперь могу в этом признаться.
Полноценно и постоянно запели лишь в 2002 г. Самое заветное осуществилось.

Нас было четверо. Клирос нас и сдружил. Тогда мы не понимали, что клирос это послушание. Матушка нас предупредила, чтобы хорошо петь, нельзя ругаться между собой. Сейчас я это понимаю. Помню, мы ответственно отнеслись к этому предупреждению и это правило задокументировали. Мол, обязуемся жить дружно, а если кто-то поругается, тот угощает всех мороженое. Так и написали с ошибкой. Мороженое. Но исправлять не стали. Так и осталось. Наверняка у кого-то хранится эта бумазейка.
Наша дружба крепла. Все время мы проводили вместе. Договаривали фразы друг друга. Матушка называли это так — блютуз включен. Наши мысли варились в одном котле. Это тоже ее слова. Помню, как то сидим с девчатами и говорим — торта так хочется! Буквально через пару минут заходит матушка с тортом. К тому моменту мы уже привыкли к этому. Просто взяли торт и вкусно попили чай. Блютуз включен. Синхронизация прошла успешно. И так было во всем.

Это душевное единение отражалось и на пении. Мы чувствовали друг друга. Наши голоса сливались. Как говорится — спелись.

Мы пели везде. В церкви с открытыми окнами (чтобы непременно все слышали), на улице и даже в попутке пока ехали с Караганды в Абай.

Мы пели все. Богослужебное, русское народное, и даже отрывки с Гарри Поттера на 5й глас.

Мы были самым молодым хором. Нам тогда было по 13-14 лет. И, естественно, мы этим гордились. В паломнических поездках по области и в Алмате в храмах Верую и Отче наш пели исключительно трехголосно. Выделывались.)

Клирос — это искушения. Бывает, стоишь и, вдруг, как накатит смех. Просто так. Что-то незначительное покажется смешным. И стоим все хрюкаем как по цепной реакции. Из алтаря возглас, а в ответ тишина… только всхлипывания. Бывает, нападет раздражение. Плохо споем то, что долго учили. Кто-нибудь сфальшивит, кто на репетиции не ходил или просто не учил. Стоишь, злишься. И народ наверняка это чувствует. Какая уж тут молитва.

На клиросе должны быть люди, которые живут этим, которые горят. Люди на своем месте. Бывают девчата без музыкального образования поют и все органично, а иногда профессиональные певцы с мощными голосищами выглядят, точнее — слышатся — нелепо. Здесь в пении главное душа и понимание того что поешь и Кому поешь.

Вот ведь неприятность какая случилась - плохо приняли на клиросе. Косятся, шепчутся за спиной, показывают свое неудовольствие. Да и за словом могут в карман не полезть. Да иной раз и слов не нужно. Красноречивая поза может быть столь же говорящей, как статуя дедушки Ленина, посылающая куда-то в небеса... в далекое-далекое будущее. А нам так далеко не нужно, не правда ли? Мы хотим всем понравиться. Да и вообще, разве мы плохие люди? Просто, наверное, мы ошибочку сделали.

Ах уж эти ошибочки. Из них состоит жизнь, перемежаясь редкими моментами успеха. Так хочется быть принцем на белом коне, ну или чудной принцессой, перед которой оный принц припал на одно колено, протягивая заветную сафьяновую коробочку. Знамо, с чем. Но нет. Жизнь не торопится одаривать успехами, не спешит нахлобучивать на башку корону. Предпочитая играть твоей головой в футбол, как в известной песне.

Но поскольку голова это не только то, во что едят, но иногда еще и весьма сильный инструмент искривления пространственно-временного континуума и вообще мощный прибор по выносу чужих мозгов, попробуем воспользоваться этой машинкой для причесывания реальность по ТЗ, согласно инструкции и заветам партии.

Проще говоря, попробуем решить с помощью 1,5кг серого вещества одну из наших проблем. Нас на клиросе плохо принимают? Сделаем, чтобы принимали хорошо.

1. Плохо приняли.

Вы только пришли и вас плохо принимают? Значит, вы совершили некую ошибку вхождения в коллектив. Поговорим об ошибках.

Клирос зачастую женский коллектив. Причем с порядками, весьма похожими на армейские. Не в части дисциплины, а в той части, где "респект и уважуха" полагаются старожилам, а новичок должен чувствовать себя не в своей тарелке. Как и в армейке, "салагу положено строить". И вас будут строить тем агрессивнее, чем с большей претенциозностью на респектабельность вы придете.

Если только пришли, то - сделайте хотя бы видимость, как всех вокруг уважаете. Придайте взгляду оттенок восхищения. Ничто так не раздражает старожилов, как независимый, и слишком понимающий вид. Скромность новичка всегда подкупает. Скромность в поведении, но не скромность в стараниях.

Старания вы должны показать, аки бомба-шутиха, что мечется в новогоднюю ночь по снегу, разбрасывая трескучие искры и веселя детей. "Еще, еще!" - кричат дети, созерцая забавную огненную игрушку.

"Еще, еще" - веселятся и требуют хлеба и зрелищ старые клирошане, наблюдая как вы отчаянно стараетесь угадать с мелодией гласа или правильно все спеть. Чужое волнение в такие моменты приятно. Ибо выдает твой собственный статус - невозмутимый и многоопытный. Ведь превосходство даже в таком аспекте приятно. И слишком грамотный специалист, придя на клирос с невозмутимым видом, многих перепугает тем, что не прошел положенную стадию - новичка и подмастерья.

А природа не любит взломов и хаков, как и женские коллективы. Так что, будь вы даже семи пядей во лбу, вспоминайте законы армейской казармы. Хотя бы изобразите старательность и испуг. Иначе - вас дизлайкнут.

Историки и философы спорят о том, должен ли вновь пришедший специалист, если он с другого клироса, и не известен на текущем клиросе, сразу показывать свои профессиональные возможности.

Кто-то говорит, что если "покажешь слишком большой талант - посчитают конкурентом и возненавидят". Кто-то отстаивает точку зрения, что со слишком серым спецом и возиться сильно никто не захочет. В самом деле, тут важно не перестараться, но и "недостараться" опасно.

Нужно ли показывать все свои возможности сразу?

Я лично сторонник того, что вновь пришедший должен петь просто тихо. Аккуратно, чисто, всюду попадать в ноты и доли, но - тихонько. Как бы скромно и аккуратно. Регенты вообще не любят слишком самоуверенных голосов. И вот когда регент попросит прибавить звучку - тогда и подбавить дровишек в топку. Пока же - скромность, скромность, скромность. Я еще не видел, чтобы скромность вкупе с опрятностью и пунктуальностью испортила бы отношения.

Люди вообще очень любят, когда у них вырастают возможности, но так, чтобы не особо бросалось в глаза, за счет кого они выросли.

Это вообще золотой принцип хорошей и долгой жизни на клиросе - быть очень полезным, но тихим. Чтобы вы были как воздух - необходимы, но при этом незаметны. Сумеете - будете жить долго и счастливо, и вас будут ценить. Подчеркиваю особо - именно сделайте так. Не прочитайте эту статью и мысленно согласитесь, а именно постарайтесь выполнить мои рекомендации.

Будьте скромны в поведении, но активны в работе. Хотя бы попытайтесь быть чуть скромнее. Станете скромнее на 20%, отношения улучшаться на все 50%. Под "скромнее" подразумевается "меньше говорить - больше делать".

Давно работаю на клиросе и что-то не сложилось.

С этим проще. Обычно не сложилось по простой причине. Освоившийся человек становится менее покладистым, из него начинает переть натура . И чем более дерзкий и самоуверенный человек получается на выходе из этого веселого конвейера, тем быстрее начнутся проблемы в отношениях.

Эта проблема вообще похожа на семейные проблемы второго года жизни. Романтика медового месяца давно испарилась, суженый за год уже начал поднадоедать, маски постепенно отсыхают и отваливаются, обнажая эдакие рожи наших душ.

Беда в том, что мы не столько меняемся, сколько играем. Не столько хороши, сколько притворяемся таковыми. И вот пришли мы на клирос, и могучим усилием воли загнали наше нутро в подсознание к нам самим же...

Но сколько можно притворяться? Месяц, два? Рано или поздно мы покажем, кто мы есть. Конечно, я не готов нас демонизировать. Просто наши недостатки клирос обнажает очень резко. И эти недостатки в общем-то одни и те же.

Недостаток 1. Слишком активный, во все лезу. Эта бомба-шутиха перешла от шуток к действию. И бывают разные фазы - от приемлемой до злокачественной. Суть в том, что некий человек может начать очень активно начать делать замечания всем. И если он не регент (да и регенту не все простится), то - рано или поздно это всем надоест, ибо вывод о том, что данный человек считает себя опытнее других просто лежит на поверхности.

И это раздражает всех. Ибо это все равно, что зайти ночью в подворотню и сказать "а ну, кто тут прячется, выходи на бой, сейчас всех урою, всем покажу". Само собой, что будет дальше, не так уж и трудно представить.

Не является тайной и то, что произойдет на клиросе с данным человеком. Его посчитают прельщеным. Батюшки начнут шарахаться. Среди клиросов города будет распространена информация о том, что такой-то певчий - в прелести. Батюшек учит, певчих учит, всем делает замечания.

Конечно, это не является прелестью в большинстве случаев. Просто, как и в семье, какие-нибудь криво стоящие тапки или использование чужой зубной щетки - люто раздражает. И некачественное пение, плохие порядки, отсутствие дисциплины - будут раздражать. Но - все вопросы подобного плана надо решать через исповедь. В крайнем случае просто вызваться регентом, мол "могу улучшить все". И вот тогда - пожалуйста, исправляй все что хочешь. Правда, и в этом случае будут говорить "съел(а), подсидел(а), плохой человек, редиска". И это будет правдой.

Поэтому снова возвращаемся к тому, с чего начали. Клирос, храм, монастырь - схожи в том, что на нем превыше всего - послушание. Послушание хорошо не тем, что ты слушаешься дурных и добрых советов с одинаковой радостью и миришься с неправильными порядками. Послушание хорошо тем, что избавляет от иллюзий "я самый активный...это нужно только мне...все держится только на мне...без меня все это развалится". Часто послушнику дают заведомо дурные советы, вроде посадки лука вверх ногами. Это нужно не чтобы послушник ощутил себя глупо. Просто к послушнику применяют логику армии. Начальнику виднее.

Да, начальнику может и не быть виднее, но как называют воинов, павших в бою пусть даже за дурной приказ? Героями, которыми гордятся. А как называют тех, кто сбегает с поля боя, считая, что приказ дурной, а разведка даром хлеб ест?

То-то и оно, что часто христиан называют воинами, но не понимают, за что. А потому что логика армейской дисциплины и подчинения старшему по званию и логика духовного послушания часто одинаковы. Тебе дан приказ - занять такую то высоту. Что это за высота? Зачем она нужна? Да кому об этом скажут. Вперед и с песней. Так и в духовной жизни.

Есть прекрасный духовный совет - "знай СЕБЯ и будет с тебя". Казалось бы - ВСЯ мудрость христианской аскезы заложена в эти слова. Так почему, ну почему мы суем голову в узкие щели, пытаемся узнать других и переделывать их по нашему собственному представлению о правде?

А вы когда-нибудь делаете замечания другим?

Поверьте мне, мои родные. Батюшка Серафим Саровский покорил всех любовью. И даже обличал он ласково. Настолько ласково, что люди слезами заливались. И то редко это делал. Истинное христианство - это не обряды, не порядок, не выполнение неких формальных правил, это - любовь. Все пройдет - и обряды и правила. А любовь во Христе будет жить вечно.

Просто проверьте себя. Заставляйте себя делать людям комплименты. Не врите им, просто найдите у них реально сильные черты. Ведь не бывает абсолютных злодеев. Человек со вкусом одет? Скажите это. Человек сегодня неплохо пел? Подчеркните это.

Человека последнее время не было видно? Скажите, что его не хватало. И вы с удивлением заметите, что вам начинают улыбаться, когда вас видят. Людям радостно от того, что они встречают вас.

Умных хватает, начитанных хватает, правильных хватает. Добрых - критически не хватает. Да, переделаться в доброго - та еще задачка. Это сразу и не получится. Нужно просто тренироваться, как соседи по американскому городку - улыбаться, приветливо здороваться, постепенно работая и над тем, чтобы и внутри было то же самое чувство. Так уж мы устроены - если лицо улыбается, то и нутро рано или поздно ответит. А куда ему деваться. Тело и душа связаны. Тело улыбается - и душа начнет.

Возникает очевидный вопрос "мы что, тренируемся врать"? А вот как посмотреть! Правда - вещь субъективная. Представьте себе, что вы попали на суд к Господу Иисусу Христу. И Он вам - правду. Ты - не угодил(а) мне, постоянно делала то, и это. И вообще, ты - плевела. И подлежишь вечному огню. Вроде правда. Лично у меня от таких слов Господа просто разорвалось бы сердце. Правда может убить.

Правда без любви - штука опасная. А правда + любовь весьма хитрое волшебство. Ибо любовь поглощает саму правду, оставляя 10 процентов правды и 90% любви. Ну ка, кто хочет, чтобы Господь прямо сейчас же с нами и по правде? Мало кто.

Вот то-то и оно, дорогие братушки и сестренки, что мы сами не готовы к правде от Бога, но зато сами готовы по полной правде и без любви к нашим братьям и сестрам. И что удивляться, что и они нам возвращают то же самое. Вспоминается история про собаку, которую запустили в комнату с зеркалами. И она, увидев собственное отражение, зарычала, залаяла, лаяла всю ночь, а наутро ее нашли мертвой. У нее просто не выдержало сердце. А ведь достаточно было завилять хвостом и вся анфилада зеркал отобразила бы дружелюбную собачью стаю.

Недостаток 2. Слишком небрежный стиль служения. Опоздания, нежелание выполнить ту или иную просьбу регента. Устал(а), нет сил, надоело. Про возможность выпивки вообще молчу. Ну, тут мне мало что можно сказать. Потому что я не в силах привить интерес, не в силах убедить служить дивному Господу, перед которым в трепете служат ангелы и архангелы, и на Которого с восторгом взирают святые. Как убедить служить истово, если даже ТАКОЙ Господь не был достаточным стимулом?

Да, мы не видим пока этой красоты небесного клироса. Мы лишь изредка можем увидеть бледную тень небес во время пасхального богослужения, когда весь храм в едином порыве сметает ревом сотен глоток "Воистину Воскресе"!

Да, эта мощь изредка чувствуется. И все реже и реже. Но - нам не зря дано воображение. Мы можем и должны думать о нашем обетовании. Мы должны хотеть и стремиться мыслить радостно.

Вот взять сейчас да и сказать:

"Господи. Мы служили тебе на клиросе всю жизнь. Мы так к этому привыкли. Мы просто не мыслим себе жизни без клироса. Да, мы грешные, мы болезные душой и телом. Но, дорогой Господь, не посылай нас по нашим грехам куда положено, дай нам радость служить Тебе на небесном клиросе. Ведь без пения Тебе нам не жить".

Дай то Бог, чтобы наша молитва была услышана и мы бы услышали уже не от священника, но от ангела небесного в небесном храме чудный возглас "Слава Святей, Единосущной и Нераздельней Троице, всегда, ныне и присно и во веки веков".

Ради этого можно и постараться. Ради этого достойно и кровь пролить. А уж задвинуть собственное желание всех улучшать и вовсе не проблема. Было бы, как говорится, желание.

Мы уже как-то писали о том, почему молодые люди с таким трудом «приживаются» в Православной Церкви. В числе причин — или поводов к причинам — наши юные собеседники называли и церковных бабушек, и трудности церковнославянского языка, и невозможность сидеть во время богослужений, и многое другое. Но на самом деле, как нам кажется, главная причина заключается в самом человеке, в его упрямом нежелании изменяться, поддаваться доброму.

«Плачут маленькие ангелы…». Так начиналась песня, «происхождения» и автора которой я, к сожалению, уже не помню. Она оказалась среди диктофонных записей, привезенных с одной из встреч любителей авторской песни. Тщательно «прорисовывая» слова, голос, начавший было мелодичное повествование о девичьей судьбе, неожиданно переходил в напряженные тона:

Поздно, маменька, я выросла!
Я не буду шить на пяльцах,
Я не буду петь на клиросе,
Одевать перстнями пальцы…

Заканчивалось все плохо. Впрочем, не совсем об этом речь. Чем могли запомниться, откликнуться эти слова в душе человека, делающего свои первые шаги в Церкви? Упоминанием о клиросе? Да, это зацепляло внимание, как и любая «православная» фраза, услышанная в совершенно светской обстановке. Но еще более — этим дерзким «не буду», перчаткой брошенным в стереотип юной церковно-добродетельной особы. Протест, «крик души»?.. Или попросту глупость? Сложно ответить сразу, но когда-то эти авторские интонации отчасти находили понимание и в моем собственном сердце…

Наверное, приходящему в храм человеку всегда — в той или иной мере — свойственно желание не только освоиться в пространстве Церкви, но и ощущать себя, хотя бы в чем-то, частью ее «среды». Хотелось быть — и выглядеть — не испуганной захожанкой, а примером усердной христианки, с типичными чертами мышления и образа жизни. Непогрешимым образцом в этом плане представлялись девушки с клироса, юные «белые платочки». Возможно, в этом стремлении быть на кого-то похожей скрывалась доля тщеславия, мирского устремления быть принятой за свою. Но было и другое: явное ощущение необходимости меняться в сторону правильных, православных представлений о жизни.

Только вот что поделать, если сложившийся в голове собирательный образ, который, кажется, нужно примерить на себя для настоящего воцерковления,— очень и очень во многом несовместим с уже существующей реальностью жизни и души… Благочестивые матери моих подруг воодушевленно рисовали мне картины «православной женской доли». Знакомые девчата с клироса звали с собой — попробовать — на спевки своих простеньких хоров. И те, и другие приглашали просто заходить на чай. Мне нравилось быть посетителем: в целомудренных девичьих комнатках с иконами на самодельных полочках, в шумных многодетных домах с веселой возней малышни. Заинтересованно, бессистемно пыталась схватывать идеи всего подряд: оформления цветочных клумб у храма, объяснения молитв пятилетним детям, вышивки крестов на покровцах. И надеяться — почти безуспешно — что когда-нибудь осознаю, что все это — мое. Вот только никак оно не наступало — это правильное завтра…

Теперь уже ни дома, ни на церковных службах не покидало ощущение раздвоенности, а то и неприязни к благочестивым стереотипам, так привлекавшим ранее возможностью изменения своей судьбы. Возможно, причиной тому было формальное отношение к Богу, возможно — отсутствие представлений о Церкви как едином братстве, людей очень разных, но единых в главном. Но в недрах души уже отчетливо звучало то самое — «не буду»...

Людей, в той или иной форме переживших период протеста по отношению к церковной действительности, наверное, не так уж и мало. А среди тех, кто пришел в храм подростком или юношей, таких, возможно, даже большинство. Причины, по которым в милом любопытном неофите вдруг просыпается жестокий Базаров, могут быть очень разными: от слишком страстного миссионерства со стороны ближайших родственников до глубокого и обиженного непонимания какого-либо из положений христианства. Но, кажется, с вероучительными вопросами разобраться все-таки проще, чем с возникающим порой необъяснимым желанием «ударить по благословляющей руке», отвергнуть заботливо предложенную духовную и душевную помощь, испытывая при этом совершенно противоположное — необыкновенную нужду в ней.

В основе любого протеста есть какая-то внутренняя боль. И часто — острое противоречие между желанием и невозможностью в чем-то измениться. Приход в Церковь побуждает меняться — всегда. Среди этих попыток изменения рано или поздно может наступить момент, когда, вглядываясь в людей, естественным образом воспитанных в духе благочестия, отчетливо понимаешь, что ты — другой. Не только по жизненному багажу, но и по самому душевному скелету. И скорее всего, тебе никогда не стать полностью тем человеком, которым ты вдруг уже начал мыслить себя — ибо кости затвердели. Вслед за этим и рождается максималистское: «Нет? Ну и не надо!», в результате которого оказываешься в еще большем, окончательном тупике.

Чтобы начать движение «в обратную сторону», мне потребовалось понять несколько неприятных, но очевидных вещей. Точнее, признать — для того, чтобы гармонично влиться в церковную жизнь, в нас действительно многое не заложено. С детства, с юности, семьей, школой, самовоспитанием… Причем не только в духовном плане, но и в элементарном, житейском. Это грустно, это во многом необратимо, но когда принимаешь это как факт, становится проще. И даже появляется потребность хоть немного это исправить.

Помню, как несколько лет подряд перед началом Великого поста всерьез задумывалась: а как это — просить прощения? И понимала, что мне практически не приходилось делать это в жизни. Признавать свою вину — конечно. Но чтобы так, по-доброму, по-семейному кого-то тронуть за плечо: «Прости меня, пожалуйста»… Пожалуй, что никогда. И потому эти простые слова давались мне неимоверно трудно.

Подобным образом пришлось приучать себя и ходить на церковные трапезы. Долгое время они казались мне проявлением чего-то слишком земного, даже бездуховного в Церкви. Служба службой, а поесть можно и дома — «не путая Божий дар с яичницей». Поэтому всякий раз после церковных праздников я устраивала тихий саботаж. «Пойдем!». Нет, ни в какую. «Батюшка обидится». Тем более не пойду! Пока однажды не почувствовала, что вот сейчас опять приду домой, наспех брошу чего-нибудь на сковородку и… никогда не пойму, что значит радость от неспешной чинной трапезы в большой и любящей семье, которой у меня никогда не было. И не в обеде или ужине дело, а в этой занозе, мешающей принять и ту духовную семью, которую посылает Господь.

С укладом, атмосферой церковной жизни начинаешь соглашаться по мере преодоления изломов в себе. И все же, как говорится, «от осины не родятся апельсины». В том смысле, что от нас самих, как правило, пришедших в храм с весьма потрепанным мировоззрением, трудно ожидать чистого и цельного взгляда на жизнь. В том числе — лишенного кризисов и противоречий, необъяснимых всплесков, протестов и попыток срочно изменить себя. Мне кажется, принятие этого факта тоже приносит значительное облегчение душе.

Но главное — в другом. В том, что Церковь дана нам не для того, чтобы мы научились мыслить себя православными. И даже не для того, чтобы выровнять, приблизить к образцам наш образ жизни. В ней Христос «днесь» приходит к нам — именно к нам, растерянным, возмущенным, не умеющим жить. В чем-то мы так и останемся такими, какие есть — с неидеальными привычками, с нескладным своим житием. А что-то — и многое — вылечат благодать и время.

Искушение дома, искушение на работе или, как сейчас принято говорить, в офисе, искушение на клиросе и даже в алтаре. Поставил на газ чайник и забыл - искушение, проспал и опоздал на работу - искушение, сфальшивил на клиросе - искушение, не положил ладан в кадило - оно же. Создаётся впечатление, что, с одной стороны, для православных слово искушение заменило одновременно сразу все существующие бранные слова, а с другой - стало лучшим способом переложить ответственность за свои собственные ошибки на “кого-нибудь”, кто подальше. В первом случае речь идёт об обыкновенном искажении смысла слова, что сегодня встречается сплошь и рядом. Во втором всё гораздо интереснее.

И действительно, слово искушение часто употребляют, когда допущена промашка, когда что-то не получается, валится из рук или, например, когда справедливо достаётся от начальства. Вот тогда сразу оно тут как тут.

Недавно я побывал в одной православной организации. Надо сказать, договорённость о том, что я туда приеду именно в этот определённый день, существовала уже за неделю до моего появления. Узнав, что приехал человек получить необходимые и очень важные документы, сотрудники организации неожиданно стали бегать взад и вперёд по , что-то кричать друг другу и, главное, буквально ежесекундно повторять: “ох, искушение”. С трудом разобрав в общем хаосе некоторые фразы, я понял, что документы, которые для меня были приготовлены и уже как три дня лежали на столе у секретаря, таинственным образом исчезли. Словом, в православном учреждении случился полтергейст. Через несколько минут выяснилось, что по невнимательности секретарь отдала документы совсем другому человеку, который к тому времени находился уже на полпути в Новосибирск. Как водится, долго твердили: “вот видите, какое искушение”.

Собственно, из-за чего пропали документы - из-за козней лукавого или из-за расхлябанности секретарши, выяснить так и не удалось. Я склонялся ко второму. Со мной в принципе соглашались, но уверяли в первом.

Разумеется, о том, что лукавый не дремлет и создаёт ситуации, которые подталкивают человека к совершению греха, забывать нельзя. То, что искушения действительно есть, нам свидетельствует Священное Писание (Мф 4:1–11). Но разве с ними нельзя бороться?

По этому поводу вспоминается рассказ из Патерика. игумен, обходя монастырь, увидел, что в келье монах над свечкой запекает себе яйцо. Авва сразу же обличил нерадивого монаха, на что тот отвечал: “прости меня, отче, бес попутал…”. Неожиданно из-под печки появился бес и прервал инока: “не верь ему, отче, я тут сам у него учусь”. Эта назидательная история помогает уяснить главное - человеку дана свободная воля, и, как бы бес его ни “путал”, виноват всегда будет он сам. В любой ситуации - даже самой странной и самой глупой - у человека существует возможность выбора. Кроме того, по слову апостола Павла, искушение никогда не посылается человеку сверх сил (1 Кор 10:13).

Поэтому как бы ни хотелось нам выглядеть в глазах Божиих и наших ближних несчастной жертвой бесовских проделок, за совершённые деяния всегда будет лежать на нас. Именно нам решать, как вести себя, какие действия предпринять, как поступить в той или иной ситуации. Повторюсь: враг не дремлет, но насколько эффективными будут его старания, зависит от личного выбора человека.

Злые духи действуют всегда; действовали они и во времена Спасителя. В Евангелии, между прочим, есть чёткое указание, как следует бороться с искушениями, а вернее, как их предупреждать. Бодрствуйте и молитесь, чтобы не впасть в искушение, - призывал Господь учеников Своих в (Мк 14:38). Разумеется, бодрствовать (то есть быть всегда начеку) и молиться чрезвычайно трудно, и даже Апостолы не выдержали и уснули. Но если иметь перед собой слова Спасителя как образ, к которому нужно стремиться, то становится ясно - начинать нужно с малого: с воспитания в себе таких качеств, как собранность, внимательность, прилежание, и тогда необходимость сетовать на козни бесовские во многих случаях отпадёт сама собой.

Как ни странно, сейчас поводом вспомнить, что лукавый действует в мире, часто становится отсутствие профессионализма и должной квалификации. Совсем недавно я узнал, что есть якобы такое существо - “клиросный бес”. Об этом понятии я ни разу не слышал, а потому подумал, что оно маргинальное и среди клирошан не распространено. Моё мнение изменил разговор с одной молодой регентшей, которая жаловалось на то, что подопечные её плохо пели за богослужением. По ходу разговора выяснилось, что во всех бедах виноват не кто иной, как вышеупомянутый “клиросный бес”, который постоянно заставлял певчих то смеяться, то даже ругаться друг с другом. На предположение, что, может быть, на стоит вести себя более сдержанно, не болтать и не смеяться, собеседница отвечала, что полностью с этим согласна, но только, мол, болтать и смеяться певчих заставляет всё тот же бес. В итоге всё получилось, как в Писании: змей обольстил меня, и я ела (Быт 3:13). А ведь ложный стыд прародителей и стал причиной их !

После этого разговора я понял, что существует “учение”, согласно которому “клиросный бес” не единственный в своём роде! Наверняка существует “алтарный бес”, который постоянно наводит на уставших пономарей сон, “трапезный бес”, сеющий смуту среди поваров; ещё особый бес обитает за свечным ящиком.

Решил проверить свои догадки, что называется, опытным путём. Случай представился сам собой. Утром пришёл в храм на богослужение. Прочитали часы, началась Литургия. Неожиданно после возгласа “Святая святым” мимо меня молнией промчался пономарь и подбежал к столику, где бабушки готовили запивку для причастников. “Матушки, - задыхаясь, прошептал служащий алтаря, - искушение… дайте кипятка срочно… ой, искушение…”. “Понятно, - подумал я, - забыл согреть воду для теплоты - бес попутал”.

После богослужения зашёл в трапезную, где невольно стал свидетелем неприятной беседы старшего и младшего повара. “Как же ты меня искушаешь, - негодовала старшая повариха, - это вот у тебя бес на плече сидит и нашёптывает, а ты рада-радёшенька, его слушаешь”. На человека, который видит бесов, женщина явно похожа не была, а потому “теория трапезного беса” нашла здесь своё подтверждение. Вообще узнать о присутствии специализированных бесов нетрудно: они появляются везде, где слышится уже классическое: “ох, искушение…”.

Если рассуждать серьёзно, то искушение - это испытание, которое по сути всегда предполагает выбор: или человек ему поддаётся, или преодолевает его. А потому жалобы на лукавого - не что иное, как стремление переложить на него ответственность за собственные ошибки. Всё тот же ложный стыд прародителей мешает признаться самому себе и окружающим в отсутствии , должной квалификации, элементарного прилежания, наконец, в собственной греховности и в собственном несовершенстве.

Подобный образ мышления решительно осуждает апостол Иаков: В искушении никто не говори: Бог меня искушает; потому что Бог не искушается злом и Сам не искушает никого, но каждый искушается, увлекаясь и обольщаясь собственною похотью (Иак 1:13–14). Но самое странное, что жалобы на проделки бесовские чаще, чем где бы то ни было, слышатся в храме Божием. Например, где можно услышать всё что угодно, бесов вспоминают гораздо реже. В самом деле, сложно представить водителя, который выполнил разворот через две сплошные линии и тем самым грубо нарушил правила дорожного движения, объясняющего гаишнику, что “это его бес попутал”. А вот храм Божий уже давно в нашем представлении стал вместилищем разнообразных искушений, специфических бесов и тому подобной нечисти.

Конечно, начитанный человек возразит, что-де и у в “Вие” храм становится местом, где бушуют бесы. Но ведь там же напрямую сказано, что храм был заброшен, в пренебрежении, что в нём не служили, а у нас этого по Божией милости нет.

Надо отметить, что подобные околоцерковные представления подкрепляются суевериями, имеющими истоком своим язычество, которые зачастую становятся нормой жизни. Самым распространённым “заболеванием”, которое мы, как водится, в себе не замечаем, является анимизм - вера в то, что окружающий нас мир наполнен духами, как правило, злыми. Куда не глянь - везде они. В свою очередь анимизм, как и любое другое суеверие, порождает в человеке страх перед тёмными силами. Страх, который вовсе не способствует спасению человеческой души, а наоборот, отдаёт её во власть демонов, травмирует психику человека (до сих пор в ходу анекдот про семинариста, который носки крестил, прежде чем их надеть). И получается, что боимся мы совсем не того, чего следует бояться - Страшного суда, последнего суда, после которого мы уже не сможем исправить нашу жизнь, а того, против чего имеем непобедимое оружие мира - . Иными словами, бесов боимся и забываем о главном… Впрочем, обратимся к Писанию.

Спаситель неоднократно показывал Свою власть над бесами, изгонял их и повелевал ими (Мк 1:27; 9:25; Лк 8:29–32). Более того, перед Он обещал Своим ученикам, что и верующие в Него будут способны изгонять злых духов: Именем Моим будут изгонять бесов (Мк 16:17). Наверное, промыслительным было то, что вскоре язычники стали называть последователей Христовых - христианами. И те приняли эту, казалось, пренебрежительную кличку и умирали за неё, отказываясь приносить жертвы и поклоняться идолам, которые по сути есть те же бесы. Да, мы Христовы! - отважно признавали они, терпяще всякое искушение лютых мучений и сознавая, что перед Именем Божиим бессильными становятся все происки и козни дьявольские. И в самом деле, что могут сделать злые духи, если Христос лишил силы имеющего державу смерти (Евр 2:14)? А мы при каждом удобном случае стараемся указать на то, что бесы сильнее и хитрее нас, забывая о своём христианском достоинстве: Вы - род избранный, царственное священство, народ святой, люди, взятые в удел, дабы возвещать совершенства Призвавшего вас из тьмы в чудный Свой свет; некогда не народ, а ныне народ Божий; некогда непомилованные, а ныне помилованы (1 Пет 2:9–10).

Между тем церковное Предание доносит до нас случаи, которые могут дать повод для, так сказать, конструктивных размышлений. Афониты рассказывают о монахе, обнаружившем беса в своем рукомойнике. Для начала инок положил поверх рукомойника свой крест, и бес стал жалостно умолять снять этот страшный предмет, причиняющий ему мучение. Монах же предложил бесу свободу в обмен на пение “Херувимской”. Нечистый долго сопротивлялся, но инок был непреклонен, да ещё и наставлял в пении: петь-де нужно нежно, мелодично, а не абы как. После многих неудачных попыток стало получаться - и тут бес просветлел, потом покрылся белизной, обратился в ангела и упорхнул на светозарных крыльях.

Рассказывают ещё и о русской схимонахине, которая говорила так: “Я, когда бес меня искушает, говорю ему: ты что безобразничаешь? А ну-ка, быстро становись рядом со мной на колени, проси у Господа прощения за свои дела!”.

А у нас получается с одной стороны забавная, а с другой - довольно грустная вещь. Разумеется, ситуация, когда за любую свою ошибку человек винит тёмные силы, ничего кроме улыбки вызвать не может. Но страх перед демонами, а тем более стремление переложить ответственность за свои действия на кого-то другого само по себе кажется очень опасным. Действительно, не возникает ли некое ощущение самоуспокоенности и невинности, если во всём виновато искушение? К сожалению, бесы не так часто появляются из-под печки, чтобы указать на наше нежелание работать над собой, на нерадение и на обыкновенную лень. Им это наверняка выгодно. Но всё же сам собой напрашивается вопрос: а будет ли убедительной история о “клирос­ном бесе” на ?

“…и в церкви водворилось торжественное молчание, нарушаемое только хихиканьем и перешёптыванием певчих на хорах. Певчие постоянно шептались и хихикали в продолжение всей службы. Был когда-то один такой церковный хор, который вёл себя прилично, только я позабыл, где именно. Это было что-то очень давно, и я почти ничего о нём не помню, но, по-моему, это было не у нас, а где-то за границей”. - Марк Твен. Приключения Тома Сойера. М., 1977. С. 28.

Вспомним хотя бы слова молитвы “яко тает воск от лица огня, тако да погибнут беси от лица любящих Бога и знаменующихся крестным знамением”.

Альфа и Омега, 2009 год, № 54