§ 2. Немецкая классическая философия о природе права и государства Представители немецкой классической философии обратили внимание на заблуждение мыслителей XVII-XVIII веков, суть которого состояла в смешении права и закона, а также отождествлении закона с

автора Честнов Илья Львович

§ 3 Основные идеи современной европейской философии права и тенденции ее развития Новое время заявило о себе становлением капиталистического способа производства и тотальным экономическим отчуждением в условиях тройной фетишизации «товар - деньги – капитал», где

Из книги автора

Раздел IV. Философские проблемы постсоциалистического права и

Из книги автора

2. Экономический анализ права: теоретико-методологические основания и перспективы научного направления Экономический анализ права - одно из наиболее влиятельных и можно сказать модных сегодня направлений (или научно-исследовательских программ) исследования права (как

Другие публикации этого автора

Аннотация.

Cтатья посвящена сложной проблеме, которая, с одной стороны, более определенно раскрыта в системе юридических наук, но с другой стороны, продолжает оставаться в центре внимания областей социально-гуманитарного знания. Речь идет об интерпретации такой категориальной системы, как государство. Отход от более распространенной трактовки государства как политико-правовой организации общества и смещение акцентов в сторону ценностно-смысловой актуализации понимания государства и государственности составляет главную цель настоящей статьи. Упор делается на философско-правовой взгляд на обозначенную проблему. Это позволяет прежде всего в методологическом отношении представить самодостаточный эвристический подход к научному изучению проблематики государства и государственности.

Ключевые слова: Государство, Философия государства, Философия государственности, Государственность, Конституция, Ценность, Ценностная система, Власть, Властеотношения, Постмодерн

Дата рецензирования:

21-04-2019

Дата публикации:

1-2-2013

Abstract.

The article is devoted a difficult issue which is, on one hand, well studied in law but, on the other hand, still remains the central problem in social and humanitarian studies. This is the question about interpretation and definition of state institution. The main purpose of this article is to shift from a famous definition of state institution as a political and legal social organization to axiological and conceptual definition of state institution and statehood. The main emphasis is made on viewing this problem from the point of view of philosophy and legal studies. It is in the first place very important for methodology, because it allows to describe a self-sufficient heuristic approach to studying state institution and statehood.

Keywords:

State institution, Philosophy of state, Philosophy of Statehood, Statehood, Constitution, Value, System of values, Power, Relations of power, Post-Modernism

Введение

Для современного демократического правового государства вопрос о его философии, фундаментальных основаниях развития не может быть второстепенным и потому от его решения может зависеть жизнеспособность важнейшей концепции государственности. На первый взгляд юридические возможности в определении философии государства проигрывают социально-гуманитарному направлению науки, однако именно сквозь призму правовой системы построение философии государства видится наиболее адекватным тем процессам и явлениям, которые не просто обозначились в социальной реальности, а прочно вошли и закрепились в ней. Это касается развития самого человека, его мировоззрения, поведения в повседневной жизни, это же имеет отношение и к общественным изменениям, связанным прежде всего с поиском новой метатеории взамен заметно ослабившему свое влияние постмодерну. Безусловно, в пространство этих актуальных явлений попадает и государство, которое не может оставаться безучастным к тому, как меняется мир, человек и общество в нем. А между тем именно государство сегодня в большей степени должно осознаваться как ценностно-смысловая система, а не как исключительно политико-правовое образование, существующее ради права и самого себя. С этой точки зрения государство не может стоять над человеком и над обществом, оно находится с ними рядом. В этом состоит ценность самого государства, но в этом кроется и возможность государства влиять на построение разнообразных ценностно-смысловых систем, в том числе и системы права, но не только как механической совокупности норм и известных постулатов справедливости, долженствования и других, а как социокультурного кода , зашифровавшего в себе многие смыслы бытия.

О смыслах бытия, многомерных и безграничных, сегодня ведутся острые дискуссии в различных исследовательских кругах и научных областях и, по понятной причине, наиболее живой отклик данная проблема находит в социально-гуманитарном знании. При этом право, являясь более операциональной системой в постижении социального бытия, чем социокультурной, часто не принимается в расчет при дешифровке смыслов бытия. Поэтому нередко встречаются размышления о деструктивном воздействии права и его составляющих на самые различные сферы человеческой индивидуальной и коллективной жизнедеятельности. Так, по мысли А.А. Панищева, «при распространении прайдового права происходит деструкция самой государственности, изменение самой сущности государства» . Вместе с тем, как полагают исследователи В. Динес и А. Федотов, «...понятие "государственность" позволяет не только поставить вопросы, относящиеся к институтам собственно государства, но и взять их в более широком плане, а именно в совокупности всей системы отношений "человек — общество — государство"» . Стоит добавить, что, как правило, размышления о сущности государства, о концепции государственности и кладутся в основу построений философии государства, отчего становится понятным преобладающий историко-герменевтический ракурс в рассмотрении этого феномена. Интерпретации философии государства прочно связываются с богатым правовым контекстом, формируемым веками, а значит, по-прежнему выводят на первый план взгляды и представления философов и правоведов о сущности государства. Следует, однако, отметить, что традиционно эти представления не обходятся без актуализации идей справедливости, истины и других, но нужно понимать, что содержание этих идей с течением времени меняется и они получают новые смысловые прочтения и интерпретации, несмотря на их многолетнюю ценностно-смысловую абсолютизацию. К примеру, в условиях постмодернистского мировоззрения сама идея права и концепция государственности подвергаются не просто пересмотру и переоценке, но и отвержению — утилитаризация государства и власти становится отчетливой приметой последнего времени. Именно по этой причине государство начинает компенсировать утрату своей доминирующей позиции в формах, проверенных прошлым, — стандартами тоталитарного. Мы полагаем, в наши дни, когда принимаются заявления о крушении постмодерна, ощущения или аллюзии прошлого все чаще посещают человека. Государство, возвращаясь в прошлое (взять хотя бы последний акцент на смене милиции на полицию), всегда пересматривает известные конституционно постулируемые положения, медленно, но верно заменяя их на шаблоны прошлого. Так, традиционно и неукоснительно признаваемая демократическими государствами высшая ценность человека в определенный момент времени сравнительно легко подменяется ценностью самого государства, в котором начинает превалировать концепция государства и личности, а не наоборот. Как известно, в прошлом России именно такая концепция и становилась философией государства.

Государство и право в эпоху постмодерна

Эпоха постмодерна допускает сложные аберрации в любых философских построениях и обобщениях. Можно, по-видимому, утверждать, что «в соотношении постмодернизма как определяющей мировоззренческой рефлексии конца ХХ - начала ХХI вв. и права обнаруживаются существенные противоречия: 1) ПМ (постмодернизм. - Е.П. ) концептуализирует характерную для рубежа веков смену или переоценку ценностно-смысловых приоритетов, сопровождающуюся появлением совершенно новых моделей и символов бытия; право же, напротив, обнаруживает тяготение к закреплению, а не пересмотру уже сложившихся концепций правоотношений и регламентирующих эти правоотношения норм; 2) ПМ акцентирует внимание на конфликтах человека, общества и культуры, с особой остротой звучащих на сломе столетий; система права ставит своей центральной задачей стирание граней и различных проявлений этой конфликтности за счет создания адекватных ситуации норм; 3) ПМ травестирует социальную реальность, часто доводя этот процесс до абсурда, право же более устойчиво к изменениям мировоззренческих векторов, и оно направлено на объективацию всего происходящего в окружающей действительности. Эти и другие свойства, свидетельствующие об определенной дистанции между постмодернизмом и правом, позволяют в достаточной мере судить о сохраняющейся «интуиции социального», при которой категорически не отвергается совпадение различных социальных реалий в некой единой точке. В самом деле, ПМ абсолютизирует любое явление, отклоняющееся в своем развитии от какой-либо установленной извне нормы. В этом смысле «интуиция социального» отмечает доминанты телесности, физиологизма, психических аллюзий и девиаций, потока сознания и т.д. - всего того, что указывает на некую порочность общества. Интуитивно развитие мира представляется именно таким в условиях, когда общество начинает справляться с трудно преодолимой инерцией тоталитарной реальности, насаждаемой десятилетиями в советскую эпоху. Изживание косных стереотипов возможно лишь тогда, когда общество испытывает ценностно-смысловое потрясение. Такое потрясение и допускал ПМ, признавая допустимость смыслов порочного и порочности в общественной жизни. Очевидно, что право противостоит любым подобным проявлениям системой жестких норм и мер, по сути дела преобразуя интуицию социального в социальную реальность, где доминирующим становится механизм государственного принуждения» .

В правоведении вопрос о постмодерне имеет значение прежде всего для исторического осмысления развития различных правовых институтов, выяснения последствий воздействия постмодернистских концептов на широкий круг элементов системы права. Как известно, исследование феномена постмодерна и его возможных проявлений актуально для целого ряда научных дисциплин, а именно философии, политологии, антропологии и других. Между тем скрупулезное внимание со стороны исследователей данных научных областей к постмодерну позволяет сделать вывод о том, что и правовая сфера не осталась в стороне от многоаспектного влияния постмодерна. Несмотря на известный консерватизм, определяющий характер для жизни государства и властных систем, правовая сфера, будучи частью общественного бытия, не может и не могла оставаться вне постмодернистского пространства. И в этом смысле проблема воздействия постмодерна на право и его институты давно уже преодолела границы только исторической рефлексии и, скорее всего, нуждается в осмыслении именно юридическом, или социоюридическом .

Феномен постмодерна трактуется неоднозначно и до сих пор вызывает сомнения относительно определения его хронологических рамок, структуры, особенностей влияния на человека, общество и культуру. Открытым остается вопрос и о соотношении двух, с одной стороны, самодостаточных, а с другой — во многом отождествляемых категориальных систем, каковыми являются постмодерн и постмодернизм. Только на первый взгляд эта проблема не актуальна для правовой науки, если иметь в виду достаточно узкий характер такого противопоставления. Однако именно для понимания свойств концептуального права, откликающегося не столько на требования политики, сколько на общественные искания и человеческие нужды, определение границ постмодерна и постмодернизма все же заслуживает внимания. И если, к примеру, в философском дискурсе за категорией постмодерна прочно закрепилось обозначение «периода вступления и развития человечества в эпоху постиндустриализма» и, таким образом, стала очевидной доминирующая характеристика времени и пространства, в которых пребывание человека и общества сопряжено с конфликтами, идеологическими, экономическими и социальными потрясениями, мировоззренческими исканиями, то в ином контексте категория постмодерна, по-видимому, нуждается в дополнительной рефлексии. С точки зрения правовой науки постмодерн становится эпохой, которая должна продемонстрировать совпадение или же, напротив, несовпадение чаяний общества и гражданских претензий человека на высшую ценность в государстве. Именно постмодерн подчеркивает преломление острых противоречий в жизни человека и социума, которые право «схватывает» и запечатлевает в многочисленных нормах и институтах. И если в иные времена, времена «до постмодерна» право решало преимущественно задачи сохранения и приумножения богатства, собственности, то в условиях постмодернистского влияния оно не может игнорировать проблемы культуроцентричного характера, связанные с моралью, религиозностью, ментальностью, патриотичностью и другие. А они представляются куда более серьезными и масштабными в бытии человека, влияющими на его включенность в социальную жизнь. На наш взгляд, эти концептуальные обстоятельства вернее всего характеризуются в иной системе категорий, называемой постмодернизмом. По мысли некоторых исследователей, «современная цивилизация не может ответить на такие важные и фундаментальные вопросы: кто такой человек, как он должен жить, как высвободить и плодотворно использовать заключенный в нем творческий потенциал? » . Можно предположить, что ответы на эти и другие не менее актуальные вопросы дает право и его нормы. В Конституции Российской Федерации, к примеру, содержатся правовые максимы или нормы, которые позволяют в той или иной степени решить обозначенные проблемы; в этой связи наиболее показательной является статья вторая, гласящая о том, что «Человек, его права и свободы являются высшей ценностью». Признание за человеком высшей ценности в обществе и государстве не всегда было столь уж однозначным. Как известно, в ситуации идеологической детерминированности права подобного рода нормы приобретают скорее не юридический, а космологический смысл. Именно поэтому в самом начале эпохи постмодерна, когда осуществлялась заметная перестройка социальных формаций и происходили подвижки в общественном сознании, Конституции РСФСР 1978 года совершенно в ином ключе трактовала человеческое начало, поставив его в зависимость от коллективного разума — здесь уже речь шла не о высшей ценности человека, а о его включенности в широкий политический контекст. Очевидно, что в эпоху постмодерна произошла существенная трансформация отношений человека, общества и государства, а следовательно, человека, общества и права.

В эпоху постмодерна многие теоретические построения предопределили отношение к миру, к человеку, культуре. Стали возможными такие философские, политические и концептуально-правовые обобщения, которые в условиях тоталитарной идеологии никак не могли самостоятельно возникнуть или были обречены на провал и не могли должным образом оказывать воздействие на отношения человека и государства. Согласно концепции власти ярчайшего представителя постмодерна М. Фуко, люди управляют миром при помощи знаний, интеллектуальной деятельности. Описывая «микрофизику власти», мыслитель выделяет три действенных инструмента власти. Первый — иерархическое наблюдение, или способность чиновников наблюдать все, что ими контролируется, одним пристальным взглядом. Второй инструмент — способность выносить нормализующие исследования для наблюдения за людьми и вынесения относительно их нормализующих приговоров . В условиях постмодернизма подобного рода концепции становятся метанарративами, которые представляют собой показатели образованности и организованности гражданского общества, призванному, как полагает К.А. Феофанов, «противостоять произволу власти, интеллектуально и организационно значительно уступают воле, организации и интеллектуальной разработанности акций по возвеличиванию и развенчиванию правовых решений...» . Система права, пережившая времена тоталитаризма, формализованности, в эпоху постмодерна получала возможность изжить те многочисленные правовые нормы и институты, которые она по инерции продолжала актуализировать и воспроизводить. Между тем, как полагает Д.М. Азми, исследуя структуру системы права, «основное (базовое) право аккумулирует именно принципы, т.е. фундаментальные, значимые...идейные правила. В частности, оно объединяет в себе основоположения справедливости, правозаконности, гуманизма, формально-юридического равенства участников правового общения» . Действительно, система права, по-прежнему ориентируясь на социально значимые принципы, традиционные для любого общества постиндустриальной эпохи, вынуждена все более дифференцированно подходить к разного рода идейным правилам, совершая необходимые исключения из них или признавая их статус кво. Примечательно, что в эпоху постмодерна всякие идейные правила сравнительно легко замещаются другими правилами, которые постепенно приобретают значения и смыслы социокультурных кодов, метанарративов и символов времени. Постмодернизм достаточно быстро и ощутимо выработал уникальные концепции знаков, допуская их перерождения, деструкции, аберрации и т.д. Таким образом, постмодернизм поставил своей важнейшей задачей крушение авторитетов и компенсацию недостающих в обществе систем общения и коммуникаций, а право — методичную работу по преодолению косных идейных правил или идеологем.

Философия государства

Философия государства зачастую отождествляется с набором инструментов воздействия на человека и общество. В этом смысле механизм государственного принуждения становится частью такой философии и едва ли не сакральным символом в социальной реальности. Вместе с тем существуют и другие неотъемлемые элементы или концепты философии государства. И прежде всего к ним следует отнести конституцию как воплощение идеологии права и государства. Н.М. Казанцев в статье «Идеология права государству или идеология государства праву?» отмечает: «Принято полагать, что в отечественных доктринальных и концептуальных документах формулируются наиболее общие и важные направления деятельности государственной власти, а также ставятся цели, влекущие стратегические изменения социально-экономической характеристики состояния России. Увы, это не всегда так. В действительности чаще формулируются массовые чаяния, надежды, мечтания, безосновательные желания, а также самопроизвольно реализующиеся процессы, легко обеспечивающие осуществимость тех целевых программ государства..., которые были достаточно прочно приторочены к таким самореализующимся процессам» . Конституция, отражая эти массовые чаяния и надежды, становится отправной точкой для развития такого мощного инструмента философии государства, как конституционализм. В этой связи нередко высказываются мнения о том, что «в настоящее время наш конституционализм, по меткому выражению академика О.Е. Кутафина, носит мнимый характер, то есть Конституция РФ воспринимается в качестве скорее идеала общественной жизни, а не как документ непосредственного действия. Тем не менее она порождает у граждан определенные ожидания, которые не оправдываются политикой современной бюрократии» . Как видим, Конституция продолжает оставаться объектом для острых дискуссий, и кстати, не только среди правоведов, но и исследователей в других научных областях. При этом если представители правовой науки все же преимущественно настаивают на подтверждении прежде всего высшей юридической силы и верховенства Конституции на всей территории государства, то представители иных отраслей знания рассматривают конституцию как «концептуальный документ», содержащий не только нормы и институты права, но и социокультурные коды, нуждающиеся в расшифровке.

В философии государства именно Конституция является «доктринальным документом», актуализирующим разнообразные смыслы бытия, преломляющиеся в традициях, обычаях, ритуалах, ценностях народа. По логике вещей только Конституции присущ характер своеобразной «книги бытия», стоящей в центре внимания как для юристов, так и для философов. Однако в этом интересе для исследователей акценты размещаются по-разному. Так, юридический контекст философии государства очерчивается положениями о демократии, конституционном строе, правовом статусе личности, органах государственной власти, местном самоуправлении и т.д. Понятно, что в данном случае философия государства «операционализируется» вполне реальными категориями, получающими юридическую интерпретацию и становящимися основой для формирования и развития философско-правовых концепций конституционализма, федерализма, унитаризма, парламентаризма и других. При этом Конституция понимается как нормативно-правовой акт или основной закон, обладающий высшей юридической силой. Иные социокультурные акценты расставляются в философии государства, когда речь идет о ценностях, традициях и культурных нормах, определяющих поведение человека в его индивидуальной и коллективной жизни. В преамбуле действующей Конституции Российской Федерации появляются такие ценностно-смысловые комплексы как «многонациональный народ», «гражданский мир и согласие», «исторически сложившееся государственное единство», «память предков», «вера в добро и справедливость» и т.д. Их интерпретация невозможна лишь со ссылками на юридическую семантику и требует именно социокультурной рефлексии. Сложность заключается в том, что обозначенные в самом начале Конституции концепты затем, в последующих частях основного закона, практически никак не утверждаются и уж тем более не развиваются. Полагаем, что в этом не содержится явного противоречия, поскольку жанр конституции как таковой актуализирует прежде всего правовые нормы и институты, однако для построения философии государства этого недостаточно, поскольку любые размышления о государственности должны учитывать ценностно-нормативный мир, в котором достигается гармония человека, общества, культуры и собственно государства.

Национальный дух и философия государства всегда подчеркивались не только определенным набором ценностей и беспримерными дискуссиями о менталитете, но и конституциями как основными законами государства. Именно в таком ключе — как основной закон — любая конституция обретает свой путь в правовом пространстве, определяет судьбы стран и народов, устанавливает присущую им систему политических, экономических, социальных и прочих связей и отношений. Вместе с тем любая конституция проживает жизнь со своим народом, отражает его чаяния и стремления, заблуждения и разочарования, формирует некий социально-исторический фон, становящийся основой проведения судьбоносных для государства преобразований и трансформаций. Как правило, конституция страны — это совсем небольшая по объему книжица, но по своей онтологической силе и мощи правового воздействия способная противопоставить Злу Добро. Конституции мира всегда считались оплотом цивилизации, они становились мерой государственности, определяющей жизнеспособность страны, ее авторитет на международной арене, ее характеристики и свойства, которые запечатлевают образ страны в сознании ее граждан, порождают ассоциативные ряды, никак не разделяющие человека и государство, а напротив, сближающие их, высвечивающие слитность человека с душой и духом своего народа. За этими словами вовсе не кроется пафосная установка на, быть может, излишнее возвеличивание конституции, — в действительности только конституция способна примирить людей во враждующих лагерях и только конституция может открыть человеку самые важные истины государственной жизни — способно ли государство защитить человека и гарантировать ему свободу совести и убеждений, презумпцию невиновности, избирательное право, право на частную собственность и т.д.

Пожалуй, каждое государство берет свое начало именно с конституции. Поэтому для любого государства конституция — это своего рода книга цивилизаций; далее мы будем писать это слово только с заглавной буквы, тем самым признавая главенство основного закона не только в системе права, но и в системе ценностно-смысловой, порождающей культуру, влияющей на духовную жизнь человека и общества. С этой точки зрения Конституция представляет собой феномен, который порождает множественность смыслов: очевидно, что Конституция, например, как метатекст апеллирует к традиционным устоям народа, связывает воедино символы повседневного бытия и социокультурной реальности. Так, например, Ульрих Шмид в своей статье «Конституция как прием» рассматривает российскую Конституцию как источник нарратива, преломляющегося в сказочном, комедийном, трагическом или драматическом поведении персонажей истории - представителей различных социальных сословий: рабочих, крестьян, трудящихся, интеллигенции, а также деятелей государства, чиновников. Возвращаясь к самому началу Конституции РФ 1993 года, У. Шмид, в частности, замечает: «Литературное прочтение текста действующей российской Конституции высвечивает прежде всего ее хрупкость. Уже в преамбуле сочетаются взаимопротиворечивые утверждения, а цельность текста обеспечивается благодаря пафосу…» . Однако именно в преамбуле Конституция России обнаруживает важнейшие консолидирующие акценты в коллективной и индивидуальной жизнедеятельности людей - «общая судьба на своей земле», «гражданский мир и согласие», «общепризнанные принципы равноправия и самоопределения народов», почитание памяти предков и т.д.

Более традиционным, конечно, является рассмотрение Конституции с точки зрения её юридического значения. Действительно, Конституция как нормативно-правовой акт имеет свою определенную структуру, отражает преломление различных правовых институтов и норм во всех общественных отношениях, а Конституция как исторический документ свидетельствует об определенных этапах ценностных исканий народа в довольно протяженном отрезке времени, нередко на протяжении более двух столетий. Как видим, Конституция — явление многогранное и требующее к себе соответствующего отношения: интерпретацией конституционного целого занимаются и историки, и лингвисты, и социологи, и культурологи — помимо собственно правоведов, которым по долгу службы приходится иметь дело с Конституцией, но правда, именно как специальным актом государства, имеющим прежде всего юридическую силу и ценность. Не всегда, конечно, интересы исследователей совпадают в пространстве изучаемого объекта — правоведы прежде всего обращают внимание на нормативно-правовой аспект конституционного строительства и развития конституционализма, для представителей же других областей социогуманитарного знания важное значение приобретают именно ценностно-смысловые ориентации содержания Конституции государства. Но и среди юристов в последнее время все чаще объективируется интерес к онтологическим уровням бытования Конституции; это свидетельствует по меньшей мере о смене некоторых методологических приоритетов в исследовании конституционных значений. Как известно, для правоведения на протяжении десятилетий незыблемым оставался нормативный (или нормативистский) подход в изучении юридических феноменов, явлений и процессов, однако сегодня он явно не способен в достаточной степени раскрыть всю полноту и самоценность этого инструментария. Поэтому нередко появляются работы, в которых проблематика связи конституционных значений с мировоззренческими установками или социокультурными принципами человеческого коллективного и индивидуального бытия заявляет о себе со всей очевидностью. Так, например, Е.В. Сазонникова в диссертационном исследовании «Наука конституционного права России и концепт "культура": вопросы теории и практики» , определяя в качестве цели работы создание научно обоснованной концепции формирования и развития в науке конституционного права России знания о культуре как целостности и о возможностях применения этого знания на практике для совершенствования конституционно-правового законодательства и образования, приходит, на наш взгляд, к важному заключению о том, что концепт «культура» должен рассматриваться как один из первичных элементов конституционно-правовой науки . Приоритетность культурных смыслов для юридической науки в целом и различных ее отраслей в частности касается не только специфики приобщения человека к правовой культуре, что наиболее часто встречается в рамках правовых исследований различной направленности, но и самой основы права — его нормативных систем и принципов.

Конституционализм и философия государства

В российской юридической науке последнего времени наиболее плодотворно развиваются концепции конституционализма и, пожалуй, федерализма. Это в целом соответствует логике развития государства, утверждающего и последовательно закрепляющего в правовых нормах указанные идеи . С точки зрения построения философии государства они обостряют внутригосударственную политическую борьбу прежде всего за юридические ценности, способствуя своего рода «борьбе за Конституцию» . Очевидно, что с этой позиции философия государства приобретает выраженный политический акцент, а поэтому остается практически безучастной к тем социокультурным процессам, которые выстраивают свою иерархию ценностей и норм. За этим непременно следует смена образа или кода самогогосударства.Можно, по-видимому, согласиться с мнением о том, что, как считает А.В. Меркурьев, государство воспринимается «как некий "большой отец", характерный для традиционной, патриархальной крестьянской семьи. Государство — "отец" вправе казнить и миловать, награждать и наказывать» . Именно такие «операциональные» ценности, соответствующие духу закона или точнее — духу государственного принуждения, исчерпывают политическую или идеологическую суть философии государства, оставляя ее в границах известных императивов государства казнить, миловать, награждать и т.д. Об этом, но в стилистике постмодерна, писал и один из известных представителей данного направления Мишель Фуко. Он отмечал, что люди управляют миром при помощи знаний, интеллектуальной деятельности. Описывая «микрофизику власти», мыслитель выделяет три действенных инструмента власти. Первый — иерархическое наблюдение, или способность чиновников наблюдать все, что ими контролируется, одним пристальным взглядом. Второй инструмент — способность выносить нормализующие приговоры и наказывать тех, кто нарушает нормы. Так, человека могут негативно оценить и наказать в категориях времени (за опоздание), деятельности (невнимание) и поведения (за невежливость). Третий инструмент — использование исследования для наблюдения за людьми и вынесения относительно их нормализующих приговоров .

Идеи конституционализма, федерализма или унитаризма и другие неизбежно включаются в философию государства, но государственную философию, которая «признается» за органами власти. Это философия, развивающаяся внутри государства, признающая приоритеты норм и ценностей права и особо — ценности самого государства и власти. Как уже отмечалось выше, она апеллирует к жестким, иногда карательным механизмам осуществления власти, являясь по сути операцией или процессом над человеком и социумом. Запущенные государством способы «легитимной субъективации» основываются на правовых закономерностях, однако они связаны только с «конструированием» должного субъекта — гражданина своего государства. По мысли В. Никитаева, «общий способ легитимной субъективации (т.е. «становление, конструирование необходимого обществу...субъекта» — Е.П. ) известен под именем права — будь то обычай (т.н. «обычное право»), закон или "верховная воля". С этой точки зрения государство выступает...как целое, в границах которого полностью...обеспечено в том числе и силой — функционирование системы права...» . Приходится констатировать, что опыт философской рефлексии со стороны государства обобщает разнообразные способы такой «легитимной субъективации» и не выходит за рамки их целесообразности и ситуативной приемлемости. К примеру, даже если речь идет о правовом статусе личности сквозь призму концепции конституционализма, то государство, с очевидностью выделяя приоритеты прав и свобод человека и гражданина, стремится особо подчеркнуть обязанности, в наибольшей степени соответствующие государственной идеологии казнить, миловать и награждать . Амбивалентная включенность обязанностей в повседневную жизнь человека (обязанности выполняются — не выполняются) позволяет государству достичь показательного результата в процессе «легитимации субъекта»: за исполненные обязанностей следует награда, за отказ от их исполнения — неотвратимая кара. Примечательно, что это обстоятельство привело к закреплению в народной памяти устойчивых нейролингвистических программ, самой известной из которых стала следующая — заплати налоги и спи спокойно.

Смыслообразующей категорией для философии современного государства остается категория власти. Многозначность этого понятия позволяет актуализировать те или иные его проявления в зависимости от конкретного контекста или ситуации. Так, в центре внимания юридической науки — монополия государственной власти «на установление и преобразование права в сочетании с подчинением этому праву всех элементов общества...» . Подобный взгляд, как нам представляется, остается традиционным для правоведения, отстаивающего принципы централизации индивидуальной и коллективной жизнедеятельности человека и подчинения ее нормам права. Однако эта линия концептуализации власти скорее имеет более выраженный политический характер, чем философский. Философия власти, как известно, сама по себе является самостоятельным направлением в философской науке, но обращенным к прояснению сущности власти в историко-генетическом и герменевтическом аспектах. Другое дело, если на первый план выходит рассмотрение власти как механизма гармонизации отношений человека, общества, культуры и государства. Для философии государства такой подход наиболее значим, поскольку в этом процессе гармонизации ценности власти совпадают как с нормами права, так и с ценностно-смысловыми системами человеческого бытия. Иными словами органы власти не могут выходить за границы установленных жестких регламентов и, не отвергая ценности добра, справедливости, истины и другие, создают иллюзорную видимость гармонизации взаимодействия человека, общества, культуры и государства. Поэтому и появляются все чаще заявления примерно такого содержания: «с общественно-исторической точки зрения...закрепленные в Конституции РФ ценности по своему смыслу и содержанию релевантны другой реальности — развитой демократически-правовой государственности, цивилизованной рыночной экономике, сложившемуся и упрочившемуся гражданскому обществу...» . Действительно, ценности права лишь опосредованно, через ряд других ценностей, становятся близки и необходимы человеку и социуму, а в повседневной жизни, в социальной реальности они приобретают утилитарный и меркантильный смысл, уподобляясь, например, экономическим или политическим ценностям. В этот разряд собственно попадают и ценности власти, органов государственного управления. Следовательно, власть способствует гармонизации социальной реальности нормами права, но общество и государство нуждаются и в иных ценностно-смысловых регуляторах. К их числу могут быть отнесены гражданская позиция, народная память, патриотизм и другие. Философия государства должна «культивировать» в первоочередном порядке именно ценности духовной жизни человека и общества, а не исключительно увеличивать масштаб ценностей и норм власти и органов управления.

Библиография

На принципиально иных основах построено церковное учение о богоугодной форме государственного устройства.

Во-первых, государство рассматривается им как большая семья. "Откуда сие множество людей, соединенных языком и обычаями, которое называют народом? Очевидно, что это множество народилось от меньшего племени, а сие произошло из семейства. Итак, в семействе лежат семена всего, что потом раскрылось и возросло в государстве", -- провозглашает митрополит Филарет.

Отсюда понимание общенародного единства как духовного родства, как величайшей драгоценности, столь характерное для русской истории. Отсюда же стремление русского человека заменить, где только возможно, бездушные правовые нормы нравственными ценностями, теплом сердечных человеческих отношений. Отсюда -- отношение к российской державности как к святыне, ибо семья -- "малая церковь" -- получает освящение в таинстве венчания супругов, а государство -- "большая семья" -- в таинстве венчания Царя на царство, на самодержавную власть "во славу Божию" (но не в интересах какого-либо класса или сословной группы).

Во-вторых, государственная власть признается особого рода служением, сродни церковному, монастырскому послушанию.

Такая верховная власть -- единая и неделимая, мощная, независимая от капризов толпы, связанная с народом не бумажной казуистикой схоластической законности, но живым повседневным опытом соборного единения -- только она может обеспечить ту высшую цель, ради которой существует: управить житие подданных "во всяком благочестии и чистоте" духовных христианских идеалов. Ради этого же власть -- свободно и добровольно -- ограничивает себя в намерениях и действиях рамками Заповедей Божиих и истинами Закона Его...

В-третьих, идеалом церковно-государственных отношений признается "симфония властей". В государстве, сознающем и чтущем свои духовные основы, -- таком, какое мы описали выше -- религиозно-нравственное содержание жизни становится важнейшим несущим элементом всей державной структуры общества. Соответственно Церковь, как власть духовная, наряду с властью светской служит одной из главных опор национальной государственности: не смешиваясь, впрочем, и не подчиняясь ей. Исторический опыт свидетельствует, что такое взаимное разделение и гармоничное сочетание властей есть непременная черта богоугодного государственного устройства.

Перспективы развития российского права и государства

Если не отрываться от мировых реалий, если не акцентировать внимание на перспективах эволюции отдельных правовых систем, следует констатировать следующие моменты:

• 1. Все большее усложнение общественных отношений, что, естественно, диктует потребность в таких инструментах, как государство и право.
• 2. Глобализацию ряда проблем (о некоторых из них речь шла выше), требующих в своем разрешении усиления роли права и государства.
• 3. Рост социальных конфликтов, предполагающих государственно- правовой инструментарий их преодоления.
• 4. Возросшее стремление людей к свободе, которая только и возможна в рамках права и при поддержке государственных институтов.
• 5. Основное направление эволюции права и государства -- сближение национальных систем в силу ограниченности земного пространства, близости народов и необходимости общих решений.

Негативное отношение к государству и неправовым законам, от него исходящим, может иметь место только там, где законодательство и государство характеризуются отрицательно. Но такую характеристику нельзя распространять на государство и право вообще. Уместно в связи с этим вспомнить, в силу каких причин появилось государство, почему его воле стали придавать общеобязательные (общечеловеческие) потребности, и что именно с ними и следует связывать судьбы права и государства.

(Селиванов А. И.) («История государства и права», 2010, N 17)

ВВЕДЕНИЕ В РОССИЙСКУЮ ФИЛОСОФИЮ ГОСУДАРСТВА И ПРАВА <*>

А. И. СЕЛИВАНОВ

——————————— <*> Selivanov A. I. Introduction into russian philosophy of state and law.

Селиванов Александр Иванович, начальник научно-исследовательского отдела Академии экономической безопасности МВД России, доктор философских наук, профессор.

Предметом исследования является философское осмысление оснований бытия (онтологии) Российского государства.

Ключевые слова: философия права, философия государства, методология философии права и государства.

The subject of study is philosophic apprehension of the grounds of entity (ontology) of the Russian state.

Key words: philosophy of law, philosophy of state, methods of philosophy of law and state.

1. Об абстрактности и конкретности философии государства и права. Попытки создать «философию права» как некую универсальную и всеобщую конструкцию, исходящую из каких бы то ни было оснований — антропологического материализма, объективного или субъективного идеализма, экзистенциализма или позитивизма, — на протяжении более чем двух столетий в Европе и России оказались несостоятельными. Оказалась не более чем иллюзией и сознательно разработанным мифом попытка представить право и полный свод «правильных законов» как способ решить все основные задачи по регулированию общественной жизни, как планетарную панацею, увидеть в нем «единственную силу», «которая может остановить и повергнуть насилие и бесовское исчадие — терроризм» <1>, доходящую до фетишизации права и поиска «мирозданческой тайны права» <2>. ——————————— <1> Алексеев С. С. Восхождение к праву. Поиски и решения. 2-е изд. М., 2002. С. VI. <2> Там же. С. 330.

Не спасает положение даже более глубокая и верная по сути поправка в определении объекта и предмета исследования, существенно приближающая к истине уже в самой постановке, — понимание данного направления исследования, совокупной проблематики и искомой концепции как «философии государства и права», которая в каком-либо универсальном виде также не осуществилась <3>. Попытки выдать за них учение (или интерпретацию учения) какого-либо мыслителя на поверку оказываются не более чем попыткой, вновь и вновь превозносящей одну из теоретических моделей, вырастающей на основе метафизических оснований мировоззрения того или иного культурного слоя или социальной группы в их историческом контексте — вне зависимости от декларируемых самим автором либо его последователями претензий на универсальность и всеобщность, на особые философско-методологические платформы и приемы. ——————————— <3> Ввиду того что словосочетания «философия права», «философия государства и права» в настоящее время устоялись и закреплены, в том числе официально, в названии учебных дисциплин, автор сознательно использует эти понятийные конструкции для обозначения соотнесенности собственных исследований с данным проблемным полем, при этом отчетливо осознавая дискуссионность даже самих этих наименований научного направления. Если уточнить смысл и предназначение философского дискурса в предложенном отношении, то точнее было бы говорить о «философии Российского государства» в сочетании всех компонентов его бытия — природного бытия, экономики, политики, права, науки, морали и остальных аспектов духовной культуры.

Причин такого положения дел множество. Но ключевая, на наш взгляд, одна. Эта причина заключается в многомерности природы человека, которая в современной философии и науке понимается как трехкомпонентная биопсихосоциальная целостность. Данное утверждение сегодня предстает как научный факт, который обоснован всем спектром естественных и социально-гуманитарных наук и не может быть ни опровергнут, ни проигнорирован ни одной наукой о природе и человеке. Причем данное утверждение верно на всех трех уровнях понимания человека: человека — личности, человека — общества — культуры, человека — человечества. Данная истина в принципе понятна науке уже как минимум столетие, а многие философы осмысляли и использовали это как философский факт с самых древних времен. Уточним, что в данном понимании биологического «снимаются» (в гегелевском, диалектическом смысле) физический и химический уровни организации материи; понимание психического интегрирует в себе все уровни организации психики — от нейробиологии, психофизиологии, психологии высшей нервной деятельности до собственно интеллекта (разума), в том числе в его коллективных формах; понимание социального объемлет собой одновременно все его аспекты, сущностью которых в данном отношении являются диалектические принципы, в первую очередь принцип целостности социально-культурного бытия и принцип единства общего и особенного (индивидуального) в человеке, раскрываемый: а) на уровне антропности (сходство-различие человека как вида и одновременно как многоразличия рас, этносов, индивидов); б) на уровне цивилизационно-культурной идентичности, включая метафизический уровень и в) в историческом аспекте осуществления социального бытия (сходство-различие исторических путей и этапов становления различных человеческих культур и общностей). Ввиду необходимости в данной статье акцентов на различиях и во избежание обвинений в радикальном онтологическом и гносеологическом релятивизме, подчеркнем понимание дихотомии «сходства-различия» с той стороны, что, несмотря на различия, люди по природе, естественно, имеют единство и сходства и поэтому, в частности, мы согласны с одним из принципиальных оснований идеологии Просвещения, что все люди равны и все они люди, которые должны считаться таковыми и имеют право рассчитывать на такое отношение со стороны других людей. Вернемся к различиям. Есть все основания считать приведенный обобщенный крупнейший научный факт первичным методологическим основанием для всего комплекса социально-гуманитарного знания и для каждого его отдельного направления (аспекта философии либо конкретной науки). Причем безотносительно к принципиальным метафизическим, мировоззренческим и иным системообразующим основаниям философских направлений и школ, а также к научным теориям и моделям, коль скоро последние претендуют на научную истину. Отсюда с непреложностью вытекает вывод: как не существует абстрактного «человека вообще», так не существует абстрактного и единственного «абсолютно истинного» и «универсального» решения каких бы то ни было социально-культурных проблем. Из данного факта (одновременно базового методологического основания) вытекает несколько общих и частных следствий, основные из которых таковы: Следствие 1. Всякая и каждая личность социокультурна и тем самым включена в тот или иной метафизический и мировоззренческий контекст. Не бывает над — или внекультурных личностей, как не бывает «общечеловеческих» или «космополитических» личностей. Как правило, такие личности (идеологии) либо сознательно скрывают собственную метафизическую и мировоззренческую принадлежность, либо не способны ее осмыслить как целостность (принять, следовать ей и т. д.), либо вырывают собственные взгляды из мировоззренческих контекстов (групповые версии идеологии). Одновременно признание данного общего факта не означает автоматического отнесения конкретного индивида, группы, общества, культуры к тем или иным основаниям, то есть наличия либо отсутствия их сходств либо различий с другими индивидами, группами, обществами, культурами соответственно. Следствие 2. Социально-культурные образования также несут в себе дихотомию «сходства-различия» и потому требуют как в понимании, так и в практике регулирования общественной жизни, социального управления самостоятельного (конкретного) подхода. Цивилизационная идентичность и целостность не позволяют переносить (привносить) абстрактные (вырванные из культурного контекста) отдельные стороны жизни общества, механизмов их регулирования без ущерба для целого. Понятно, что и Россия столь же специфична и внутренне органически целостна, как и другие культуры <4>. ——————————— <4> Об этом за два столетия написано очень много работ, проблема обсуждена практически со всех сторон и с разных мировоззренческих позиций, хотя дискуссии постоянно продолжаются. Сошлемся на нашу работу, критико-аналитически обобщающую этот опыт: Андреев А. П., Селиванов А. И. Русская традиция. М., 2004. См. также нашу специальную работу относительно метафизических оснований культур: Селиванов А. И. Метафизика в культурологическом измерении // Вопросы философии. М., 2006. N 3.

Следствие 3. В случае если приведенный научный факт игнорируется, то мы имеем дело с ненаучной или несовременной системой мировоззрения (философией, мифологией, религией) либо с идеологией, базирующейся на одном из данных мировоззрений либо возникающей как совокупность мировоззренчески не обоснованных претензий и интересов индивидов либо социальных групп. В отношении проблем права для доказательства этого достаточно беглого непредвзятого взгляда на проблему сквозь призму компаративизма <5>. ——————————— <5> См., напр.: Синкха Сурия Пракаш. Юриспруденция. Философия права. Краткий курс / Пер. с англ. М., 1996.

Закономерно в этой связи изучение «правовых семей». Этот аспект присутствует в том числе в учебниках по теории государства и права, правда лишь в качестве иллюстрационных заключительных разделов <6>, тогда как это должно быть первым ключевым основанием осмысления всякой конкретной социально-культурной (цивилизационной) данности. Для нас в особенности важен следующий вывод: центральным, фундаментальным принципом социальной организации западной цивилизации является право, «но этого нельзя сказать о других цивилизациях» <7>, более того, «неуниверсальность права должна поставить под вопрос обязательность существования права везде и всегда» <8>. ——————————— <6> Сошлемся на один из базовых учебников: Теория государства и права: Учебник / Под ред. В. К. Бабаева. Глава 30. М., 2004. <7> Синкха Сурия Пракаш. Указ. соч. С. 11. <8> Там же. С. 282.

2. Основные причины доминирования «абстрактной» (читай: внекультурной) философии права в современной России. Начнем с многократно доказанного в теории и практике государственного строительства России на протяжении двух столетий и понятого подавляющим большинством русских мыслителей утверждения о том, что буржуазный либерально-правовой путь опасен, чужд для России, разрушителен для ее цивилизации (и материальной, и духовной культуры), для сущности ее государственности и механизмов социального регулирования. Эта констатация стала уже почти банальной и не обсуждается в серьезных философских и научных кругах, хотя научные аргументы продолжают замалчиваться и тонуть в мифах, идеологемах, потоках клеветы и лжи. Небанальным с научной точки зрения остается лишь вопрос о причинах продолжения этой политики на практике и идеологии в теории. Ключевым триединым тезисом, который обосновывается в данном подразделе статьи, является утверждение о том, что: 1) интересы субъектов реальной власти («элит») и части интеллектуалов <9> в современной России не совпадают с интересами страны и народа, они имеют жизненные ценности, цели, стратегии, отличные от нашей цивилизации и чуждые ей, они — иные (чужие); 2) именно эти субъекты продуцируют идеологию прозападного государственно-правового развития, которая в качестве теоретической базы включает в себя философию права и либерально-рыночную экономику; 3) но эти концепции являются не наукой, а в лучшем случае — историей западной культуры, в худшем — камуфлирующей идеологией, способствующей реализации интересов указанных элит. Именно в этом заключается истинный причинный комплекс существующей социально-культурной и интеллектуальной динамики. ——————————— <9> Настаиваем на термине «интеллектуалы», поскольку внекультурность, исключенность именно из российской национально-государственной культуры, определяет отличие этого слоя интеллектуальных работников от российской интеллигенции, всегда выступавшей с позиций национальной традиции, на стороне собственного народа, интересов своей страны.

Предельно кратко разберем теоретические основания прозападной философии права. В его основе лежит свободная воля индивида, урожденная свобода, права человека, данные по рождению, формальное равенство, декларируемая справедливость (которую упаси бог рассматривать как фактическое равенство, поскольку такой подход — это наследие «проклятого тоталитарного социализма»). Вслед за ними строятся общечеловеческие ценности, трактуемые как общепринятые, элементарные этические требования. Причем обычно общечеловеческие ценности трактуются как соответствующие основным началам христианской культуры (заповедям Христа) и, что еще чудеснее, трактуются как однопорядковые по моральным ценностям с культурами конфуцианства, буддизма, ислама, как представляет, например, С. С. Алексеев <10>. Хотя при этом, по мысли сторонников позитивного права, одновременно должно быть обеспечено абсолютное верховенство права в регулировании общественной жизни, а «…идея приоритета морали над правом может вести и на практике ведет к ряду негативных последствий — к утверждению идей патернализма, вмешательства всесильного государства во имя идей добра и справедливости в частную жизнь, милости вместо строгого права и правосудия» <11>. Относительно государства позиция однозначна — для России нужно ослабление государственного начала, преодолевающее тоталитаризм, а государственность фактически рассматривается как зло и противопоставляется правам личности. ——————————— <10> Алексеев С. С. Указ соч. С. 161. <11> Там же. С. 165.

Откуда берутся эти теоретические положения, рассматриваемые фактически как постулаты? Наиболее теоретически сложные — из концепций И. Канта, Г. Гегеля, некоторых идей русских либеральных правоведов. Они представляются как некие универсальные философские конструкции, вскрывающие некие абсолютные истины. Соглашаясь с гениальностью многих мыслителей прошлого, зададимся вопросом: а что же представляют собой эти концепции? Действительно ли все их компоненты содержат в себе абсолютную и универсальную истину? Со всей очевидностью — нет. Да, они несут в себе множество достаточно универсальных идей, но в первую очередь — методологических (как исследовать?), а отнюдь не содержательно-концептуальных, что отмечалось уже ближайшими современниками, и не одним лишь К. Марксом. В содержательном же плане это в первую очередь гениальное отражение своей эпохи и своей культуры. Так, если внимательно изучать Гегеля, становится понятным, что он — наиболее глубокий теоретик мировоззрения (и метафизики) протестантизма, задолго до М. Вебера понявший сущность этого духовного явления и его потенциал для культурного прорыва Европы и Германии той эпохи. Протестантизм и его философию лучше всего выразил и обосновал культурный запрос индивидуализма, буржуазии, который ранее обосновывался Д. Юмом, Д. Локком, Ш. Монтескье, Ж.-Ж. Руссо и другими мыслителями, стержнем культурного выбора которого стали «жизнь, свобода, собственность» (воспетые еще Локком константы буржуазного государства). Обобщим: базовыми (и доминантными) основаниями либеральной конструкции являются индивидуализм, личность, ее свобода и свободная воля, права человека <12>, формальное равенство, система права, гражданское общество, правовое государство. Вопрос: а что, к этому сводится набор базовых потребностей всякого человека? Нет. Это набор потребностей определенной «породы» человека, которую А. А. Зиновьев назвал «западоидами» <13>, причем, уточним, для той их категории, которая достаточно социально обеспечена. То есть для человека, который решил проблемы с обеспечением себя, семьи (порой на поколения вперед), теперь как воздух нужна «свобода от» общества, от государства и государственного контроля в особенности. Ему даже не нужно будущее, не нужно время. Такой человек хочет и готов «остановить время» (в точности фаустовское «остановись мгновенье, ты прекрасно») <14>. Ему нужно законсервировать бытие, сжать его в тисках постоянства. Единственное, что в этом постоянстве должно прирастать, — это прибыль и власть богатства и богатых. Одновременно (и закономерно) этот человек перестает нести в себе «свободу для», не только примитивизируя собственное бытие, но и создавая ситуацию расчеловечивания человека в обществе, транслируя такие ценности и ценностные ориентации, которые губительны, разрушительны для личности и цивилизации, как собственным примером, так и направлениями собственной деятельности (в том числе информационно-идеологической) ведя к деградации западного человека. ——————————— <12> Правда, уже у Гегеля (и не только у него, если вспомнить идеи И. Г. Фихте о патриотизме) встречаются положения о том, что «личностью» (персоной) может быть не только человеческий индивид, но и народ, государство, что, естественно, не принимается во внимание современными либеральными теоретиками. <13> Зиновьев А. А. Запад. М., 2007. <14> Гете И. Фауст. Напомним, что по условию Мефистофеля, как только Фауст произнесет эту фразу, его душа переходит в собственность Мефистофеля. В современной литературе поглощение души золотым тельцом (богом богатства Сетом) хорошо отражено в повести Ю. Козлова: Козлов Ю. Проситель // Москва. 1999. N 11 — 12; 2000. N 1.

Есть и другая сторона медали — отношение такого человека-индивида к остальному миру, к обществу, к государству. Реальным социальным устремлением либерализма, лживо прикрываемого «демократией» и «правами человека», является элитаризм, его природа и истинная цель — буржуазная элитократия и сопутствующее ему буржуазное право, преследующее две цели: сохранить власть элит и их собственность и защитить их от народа. Поэтому ничего удивительного в том, что в России, где носителей такого мировоззрения меньшинство, процедуры принятия законов, проведения референдумов, выборов сегодня исключают возможности свободного волеизъявления подавляющего большинства народа. Происходит делегитимизация права, создана система «правонарушающего законодательства» <15>. ——————————— <15> См., напр.: Туманов В. А. Право // Философский энциклопедический словарь. М., 1989. С. 501. Аналогичное понятие встречается и у сторонника либеральной теории права В. С. Нерсесянца в его «Философии права», который, однако, несправедливо связывал правонарушающее законодательство исключительно с «советским тоталитаризмом». В Российском «правовом государстве» наблюдается даже тоталитаризм в еще более жесткой и циничной форме, антинациональной, антигосударственной, отрицающей сам смысл государства. Для иллюстрации: можно прочесть советско-критические разделы работ С. С. Алексеева, В. С. Нерсесянца, просто поменяв «советский» на «либеральный» — и мы с удивлением заметим, что в выводах и пафосе ничего не изменится.

Над и вне права в мире стоят ТНК и мировые финансовые институты, которые реально управляют подконтрольными государствами, их ресурсами и их экономиками, но лишь для собственных интересов. Продолжим. Откуда исходит прямо-таки негодующая злость со стороны некоторых интеллектуалов и представителей элиты по отношению к государству, особенно к советскому, стремление разгосударствить все, что можно, вывести все из-под контроля государства и поставить под контроль некоего внегосударственного права? Причем эти требования идут в том числе со стороны носителей государственной власти. Эта злость исходит не от нелюбви к государству как таковому, ибо сильное и эффективное государство есть благо, с чем соглашаются даже западные либералы <16>. Эта злость исходит от нелюбви всего народно-демократического и советского, стремления заменить их элитарным буржуазно-либеральным мироустройством, а вовсе не от нелюбви к государству вообще. Эта критика абсолютно идеологична, а с «теоретико-научной» позиции — абстрактна и ненаучна. Сами же подобные умонастроения коренятся в различии и даже противоположности целей, ценностей и интересов некоторых групп «элит» (клановых, властных, олигархических, этнических, родовых, в том числе дореволюционных, дворянских, барских, вспомнивших сейчас о себе) национально-государственным и общественным (народным) целям, ценностям и интересам, из стремления «элит» к элитарным привилегиям, из их антинародности (которая уже породила в свое время гражданскую войну). ——————————— <16> Фукуяма Ф. Сильное государство: управление и мировой порядок в XXI веке. М., 2006.

Основной источник этого противостояния в том, что негосударственные финансовые, экономические, политические и общественные системы в XX в. стали соизмеримы и порой превосходят по мощи и эффективности государственные системы управления. Они имеют собственные интересы и диктуют их даже государствам, навязывая свою волю. Таких субъектов частной и корпоративной деятельности достаточно много. Поскольку в России они постоянно остаются в тени, выделим этих носителей негосударственных, иногосударственных и антигосударственных интересов, противодействующих национально-государственным интересам и государственной самостоятельности (в том числе России), обеспечению национальной безопасности как внутри самой страны, так и за ее пределами, всячески блокирующих повышение эффективности системы национальной безопасности и ее развитие, защищенность как от внешних угроз (армия и внешняя разведка), так и от внутренних (правоохранительная и контрразведывательная деятельность). Эти субъекты уже давно не некая тайная и безымянная идеологическая «пятая колонна», а вполне определенные социальные субъекты и типы субъектов, а именно: — конкретные представительства тайных и явных зарубежных деловых и политических структур, реализующих интересы и установки западного (особенно англо-американского) и восточного (особенно китайского) миров на территории России; — крупнейшие отечественные хозяйствующие и финансовые субъекты регионального, национального и мирового масштаба (ТНК, финансовые центры), интересы которых не совпадают или противоположны национально-государственным; — представители многих некоренных этнических групп, поделившие экономические сферы в разных регионах страны и, мягко говоря, не исповедующие российского государственного патриотизма по разным причинам (нахождение национальных территорий за пределами России, доминирование родоплеменных и этнических ценностей над ценностями государства, включенность в мировые надгосударственные этнические и религиозные структуры, демонстративный космополитизм, «обида и месть» Российскому государству за те или иные исторические ситуации и т. д.); — криминальные и теневые структуры, поглотившие до половины экономики страны; — большинство средств массовой информации, включенных в «деловой оборот» и имеющих как собственные корпоративные деловые интересы, так и «деловые обязательства» перед «партнерами» либо «хозяевами»; — достаточно узкий слой российских носителей откровенно антироссийских убеждений, ориентирующихся на ценности других культурных миров (в первую очередь на либеральные ценности Запада), в своей деятельности опирающихся на интеллектуальные разработки западных научных центров и используемых западными политическими и экономическими кругами для организации и лоббирования антироссийской деятельности. Представители всех этих групп и слоев ведут себя, естественно, не как дети и хозяева своей страны, но при этом — даже не как гости, а как завоеватели и разбойники, т. е. бесцеремонно, варварски, скрытно, не думая о будущем страны. Численность этих сообществ составляет от силы 1 — 3% от общей численности населения страны. Фактически в современной России образовалось несколько квазигосударств, которые подчинили себе Российское государство. Это «государства» власти, «государства» бизнеса, «государства» нетрадиционных для России этносов, «государства» криминала. Этим квазигосударствам противостоит российский народ, оставшийся в слабом и постоянно еще более ослабляемом государстве. Причем в указанных квазигосударствах, которые весьма тесно переплетены между собой, исчезающе мала доля русского населения и представителей других коренных этносов (в первую очередь тюркских и финно-угорских). Но при этом квазигосударства на территории России имеют все атрибуты государства: собственные территории (для жизни — «Рублевка» у власти и богатых, ограничена заборами и охраной, включая «народную милицию»; для работы — офисы; для добычи, переработки и транспортировки ресурсов — некоторые другие территории), свое население (господа и слуги), субкультуру, органы власти и управления (интегрированные в международные политические и деловые круги), систему регулирования (собственное право). Аналогично в криминальных квазигосударствах, этнических квазигосударствах, представленных различными по активности диаспорами. У представителей квазигосударств появилось право нарушать права других, право как систему законов, получить свободу от традиционных способов социального регулирования, даже от исполнения норм права и соблюдения прав других граждан, создаваемых ими самими. Кстати, именно этим объясняются причины снятия с повестки «философии государства» в пользу негосударственной «философии права» в современной России — страх перед регулирующими функциями государства по отношению к квазигосударствам. Именно эти группы заинтересованы в распространении корпоративных норм: ценностей богатых на все общество, чтобы сделать все общество заложником реализации норм и ценностей и целей богатых; собственных этнических ценностей, чтобы общество не отторгало их; идеологии индивидуализма, элитаризма и либерализма — чтобы российское общество как можно дольше не могло собраться, организоваться в эффективное государство, способное противостоять квазигосударствам и отстаивать собственные национальные интересы, воспроизводить традиционные ценности, выстраивать собственные стратегические цели и создавать механизмы для их достижения, осуществлять координацию и контроль за деятельностью всех негосударственных структур. Поэтому не только такие агрессивные формы проявления частной и групповой активности, «вырвавшиеся наружу права», как терроризм и экстремизм, представляют мировую опасность <17>, но и капитал, также ставший мировой и национальной опасностью. ——————————— <17> Шлекин С. И. Философское постижение права: Учебное пособие. М., 2004. С. 31 — 32.

Это, в частности, объясняет и то, что органы государственного контроля, надзора, правоохранительные органы находятся в двусмысленном положении: предназначены для защиты права, а какого государства — непонятно. Итак, европейский путь «ресурсного придатка» частных и прозападных квазигосударств для России губителен. И не потому, что мы столь несовершенны, что не доросли до Европы, а потому, что забыли себя, превратились в иванов, не помнящих родства. Правда, доказательства пока приходится искать вне России, наблюдая, как азиатские цивилизации на неевропейских основаниях гигантскими темпами рванули вперед, опережая теперь уже Европу и США по темпам развития. Остается лишь иронически спросить: может быть, в систему управления Россией пора вводить даосизм или буддизм (или йогу), если эти культурные системы «вдруг» оказались столь эффективными? Но ответ иной: нужно вернуть России собственный цивилизационный вектор, основанный на русской культуре, заняться исследованием современной России и ее динамики, а не продолжать эксперименты над ней ради удовлетворения чьих-то иных интересов. Доказательств того, что только на этом пути может быть обеспечено поступательное развитие, как из истории и практики, так и из теоретических разработок научное сообщество приводит запредельное множество вот уже в течение многих лет <18>. Европейский либерализм и современные теории права (и философии права) в Европе — это их ответ на запрос их культуры и современности, и отечественные исследователи сделали многое для понимания этой позиции <19>. Но нам нужен наш ответ на запрос российской культуры. ——————————— <18> Достаточно обратиться к многотомным материалам ежегодных масштабных научно-практических конференций по стратегии России, научному обеспечению стратегического управления и планирования, идущих с 2005 г. в ИНИОН РАН, футурологического конгресса 2010 г., материалам многих научных исследований. <19> Деникина З. Д. Становление основных философско-правовых парадигм новейшего времени: Автореф. дис. … д-ра филос. наук. М., 2006; Посконина О. В. Философия государства Никласа Лумана. Ижевск, 1996.

3. Методологические основания построения российской философии государства и права: ключевые идеи. Итак, философия российского (как и любого другого) государства и права не может быть построена на абстрактных либо заимствованных ценностях <20>. Эта философская концепция должна охватить собой целостный комплекс, который связывает в себе метафизические, антропологические и материалистические, гносеологические, аксиологические, социально-философские, духовно-культурные основания цивилизации. Поэтому даже кипы «идеальных» законов, вся система права и законов не являются самоцелью исследований в той области знания, которая сегодня называется «философией права». По крайней мере потому, что право — это лишь один из социальных регуляторов общественной жизни, когда эта жизнь есть. Ни дать жизнь человеку и обществу, ни обеспечить жизнь, ее эффективность и развитие собственно право не в состоянии. Поэтому, как справедливо писал в свое время С. Л. Франк: «Философия права… по основному, традиционно-типическому ее содержанию, есть познание общественного идеала, уяснение того, каким должен быть благой, разумный, справедливый, «нормальный» строй общества» <21>. Именно то, каким должно быть нормальное общество, есть главный вопрос философии государства и права, и лишь затем — какими должны быть механизмы регулирования, роль и функции права. Поскольку право — это совокупность норм по обеспечению жизнедеятельности и развития, по достижению целей, оптимизации и совершенствования жизни, специфическое в каждой цивилизации, а не самостоятельная ценность, оторванная от жизни общества и государства в его конкретно-исторической и социально-культурной привязке. Если право помогает оптимизировать жизнь общества — оно выполняет свои функции, нет — не выполняет. Это должен быть основной критерий оценки эффективности права. Поэтому эволюция идет не в сторону некоего «правового государства», а в сторону повышения социально-культурной эффективности государства. ——————————— <20> Для дополнительного примера сошлемся на сборник работ английского исследователя Дж. Грея. На протяжении всей книги он возражает тезису о том, что «…люди утратят свои традиционные привязанности и свою самобытность и «сольются» в единую цивилизацию, основанную на общечеловеческих ценностях и рациональной морали» на основе «бессодержательного кантианского либерализма», «абстрактной концепции человека, лишенного какой-либо культурной идентичности или наследия собственной истории», выведенной И. Кантом из природы индивида (см.: Грей Дж. Поминки по Просвещению: политика и культура на закате современности. М., 2004. С. 14, 16). В реальности человек не воспринимает и не позиционирует себя как абстрактного индивида, он включен в конкретные культурно-исторические общности, конкретный метафизический и культурный контекст. <21> Новгородцев П. И. Об общественном идеале. Цит. по: Васильев Б. В. Философия права русского неолиберализма конца XIX — начала XX века: Монография. Воронеж, 2004. С. 119.

Именно поэтому восприятие европейского права было издавна столь негативным в России. Полностью согласимся с выводами С. И. Шлекина: «В русской дореволюционной интеллектуальной среде отношение к праву было, в сущности, пренебрежительное. Это не значит, что оно не практиковалось и не соблюдалось. Но русская дореволюционная мысль, охватившая в послереформенный период всю социальную систему, включая идеи либералов, народников, анархистов, игнорировала гражданское право, справедливо считая его прикрытием бурно развивающейся капиталистической эксплуатации. Такое отношение уже долго сохраняется: каждый умеет читать гражданский кодекс и давно относится к нему как к само собой разумеющемуся, но никто особо не задумывается исполнять его, тем более чтить. Условия же его нарушения оказываются для многих русских более предпочтительнее, чем само желание соблюдать его. Причин здесь много — от культурно-исторических, уходящих в глубокую старину, до чисто личных…», имеет место «правовой нигилизм, скрывающийся в здравом смысле» <22>. Это сущность и современной России. ——————————— <22> Шлекин С. И. Указ. соч. С. 42 — 43.

Причем интрига в том, что начало такому ответу положено уже в неолиберальных философско-правовых концепциях 90-х годов XIX — начала XX в., столь часто упоминаемых в истории философии права, такими мыслителями, как Б. А. Кистяковский, П. И. Новгородцев, Л. И. Петражицкий, И. А. Покровский, Е. Н. Трубецкой, П. Б. Струве, С. Л. Франк, которые отвергли радикальный европейский либерализм вследствие его практических негативных итогов в развитии на протяжении XIX в., краха попыток обновления мира на основе одного только права. Именно они заложили основы либеральной теории демократического, справедливого, обращенного к социальной проблематике понимания социального устройства и роли права, исследовали соотношение прав личности с правами государства, искали равновесия между интересами личности и общества. Даже в основаниях своих оставаясь либерализмом, это учение в России уже тогда все сильнее эволюционировало в сторону социализма, во многом сливаясь с ним <23>, не соглашаясь с буржуазным элитаризмом как сущностью западного либерализма, лживо представляющим себя в идеологии в качестве демократии <24>. Это не говоря о протесте против западного права Л. Н. Толстого, материалистов (Н. Г. Чернышевский), народников (А. И. Герцен, Лавров), марксистов, которые возражали не столько против права и закона, сколько в первую очередь против буржуазного либерального права, против права собственности. Все это, естественно, не замечается современными российскими сторонниками либеральной концепции, фактически возвратившими страну на два столетия назад как в теории, так и в социальной практике. Хотя на сегодня пора понять, что мировой буржуазный либерализм — это сложная многоуровневая система, на входе в которую, как на воротах Бухенвальда, написано: «Каждому — свое». ——————————— <23> См. особенно: Васильев Б. В. Указ. соч. С. 5, 24, 176 — 181. <24> В ходе политических дискуссий даже В. В. Путин в мюнхенской речи 2006 г. вынужден был напомнить Западу об истинном содержании понятия «демократия».

Естественно, что существует реальная проблема формирования методологических оснований построения философии государства и права, которая вскрывала бы глубинные основания бытия России как государства (понимаемого как единство народа, культуры, территории, государственной власти), позволяла бы понять внутреннюю природу и взаимосвязи в системе регулирования общественной жизни, способные обеспечить эффективность и поступательное развитие страны. Она начинается с осмысления соотношения целей, ценностей и интересов личности и общества, индивида и государства. И поскольку европейский вариант соотношения интересов личности и общества России не подходит, есть основания обратиться к не развитой (пока) в систему идее поиска равновесия (гармонии) интересов личности и общества на основе российской традиции, выявлению оптимального соотношения прав и свобод (свободного воления личности), с одной стороны, и обязанностей (долга, служения) — с другой, прав личности — и прав общества и государства. Тем более что диалектику прав и обязанностей видели многие философы, в том числе И. Кант, Г. Гегель, В. Соловьев, даже русские философы неолиберализма начала XX в. Для начала важно уточнить смысл понимания прав человека как личности, что должно начинаться с выявления ценностей (поскольку человек может и должен получать те права, которые являются ценными, важными для него). Какие же ценности важны для обычного российского человека, человека-труженика, созидателя? Никто не возражает против личных прав и свобод, «свободы воли», «формального равенства прав». Но среди необходимых (витальных, жизненных) прав доминируют иные — право на жизнь, на безопасность, на эффективное саморазвитие, а значит, должны быть обеспечены реальные и полноценные еда, вода, жилье, одежда, безопасность, экология, профессия и знания, социальная защита и т. д. Важно отметить, что эти права личности не могут быть реализованы вне общества, вне контроля над распределением и потреблением материальных и идеальных благ. Поэтому коллективизм, созидательный труд, земля и материальные ресурсы, право человека на доступ к благам коллективной жизни, труду, ресурсам становятся витальными, первичными правами человека. Даже свобода хороша, когда есть разумная жизнь, когда она обеспечена в минимальных, необходимых для жизни и разумности размерах. Потому для большинства (народа) важнейшими являются коллективные ценности, в том числе безопасность, безопасное будущее. Поскольку в России нарушаются в первую очередь витальные, социальные (коллективные) права граждан, на протяжении вот уже нескольких столетий традиционно обеспечиваемые государством. Причем на сегодня это особенно актуально, поскольку безопасность обычного человека не может быть обеспечена армией охранников, самолетами и другими средствами для эвакуации в безопасные места в случае внешних либо внутренних катаклизмов, размещением в подземных бункерах. Ничто не спасает от взрывов в метро или в самолетах. Уже не может быть гарантированным будущее детей и внуков. Защита от внешних и внутренних угроз для простого человека может быть обеспечена лишь посредством общих (государственных) усилий, т. е. безопасности общества, обеспечения национальных интересов страны. Поэтому базовый пакет ценностей («ценностная корзина») обычного человека включает в себя в первую очередь совокупность средств для осуществления и продолжения жизни, развития, семьи, ее будущего. Они никак не обеспечиваются «формальным равенством прав» — тем единственным, что гарантирует позитивное право. В такой ситуации особенно важным является тезис о ценности государства; тем более известно, что для русских в итоге государство всегда выступало как благо (А. П. Андреев). Далее. Выше отмечалось, что в нашу эпоху влияние частного интереса в лице капитала (особенно финансового и ТНК), а также различных деловых и негосударственных структур обрело такое могущество, которое стало сопоставимо с государством, а порой оказывается сильнее него <25>, что в этой связи давно пришла пора не «бежать от государства», как это происходило во времена крушения феодальных монархий и становления капитализма <26>, а искать путей его сохранения, разработки системы «прав государства». На первых порах неизбежны (и даже необходимы) «перегибы» в восстановлении статуса государства как системы общественного управления в России. В перспективе же путь лежит к построению общества, в котором будут гармонично сочетаться личные и общественно-государственные интересы, необходимость чего поняли русские философы уже в XIX в. (особо отметим, что именно эту позицию проводили и Вл. Соловьев, и неолиберальные философы) <27>. Сегодня стремление к гармонии интересов общества и личности настойчиво требует защитить права общества и государства от агрессивных действий со стороны частных лиц, создавших собственные империи. Впору говорить об уравновешивании буржуазной «Декларации прав человека и гражданина» 1789 г. Декларацией прав наций, обществ и государств. ——————————— <25> См. особенно: Фурсов А. И. Капитал(изм) и модерн — схватка скелетов над пропастью // Наш современник. М., 2009. N 8. Подробнее см. нашу работу: Хабибулин А. Г., Селиванов А. И. Стратегическая безопасность Российского государства: политико-правовое исследование. М., 2008. <26> В западном мире государство и власть всегда были «зверем» по отношению к народу, неизмеримо более жестким, чем в России, в которой государство было и остается «отечеством» и «родиной-матерью». <27> Соловьев В. С. «Сущность права состоит в равновесии двух нравственных интересов: личной свободы и общего блага» // Цит. по: Нерсесянц В. С. Философия права. М., 1998. С. 23.

Некоторые основные штрихи дальнейших разработок российской философии государства и права: — она должна основываться на антропологическом материализме и просвещении как мировоззрении, в наибольшей степени отвечающем большей части населения страны, на русской метафизике и метафизике примыкающих к ней культур; — основой должен быть коллективизм (этика служения обществу и государству, этика долженствования против этики личной свободы), вытекающая отсюда специфика понимания роли и функций права, его зависимости от государства, доминанта прав коллективов (общин, трудовых коллективов, советов, территорий, государства как их представителей) и тех, что реально созидательным трудом над правами «абстрактного» индивида. Если для западного либерала «мои обязанности уничтожают меня как личность» (обязанности — это зло), то для нас, наоборот — «мои обязанности, труд во благо иного — создают меня как личность» (обязанности — это добро). Я — свободная волящая личность настолько, насколько я востребован, чем больше у меня обязанностей, тем более я личность, человек. И главная обязанность — обязанность служить обществу и государству, право — служить добровольно и самоотверженно. Право общества — принуждать служить. Не индивидуальная, а коллективная воля в России как доминанта; — национально-государственная безопасность и национальная стратегия развития должны стать основными приоритетами, в том числе правовой стержень организации системы права, стратегические цели и традиционные цели должны быть организующим началом жизни, смыслом и задачей правотворчества. Право как механизм реализации целей управления — политики, планов, программ; — базовые ценности — безопасность, порядок, справедливость, принуждение, долг и обязанность, свобода в реализации обязанностей служения, закон как защита и наказание, договорные отношения в международном праве. Для разработки такой системы философии государства и права, системы государства и права на практике необходимы большие государственные научные центры, хотя бы соизмеримые по количеству и качеству с зарубежными.

——————————————————————

Российские государство и право досоветского периода: исторический тип и основные особенности.

Советский период в развитии российских государства и права: понятие и основные этапы.

Сущность, функции и формы российских государства и права в советский период их развития.

Российские государство и право постсоветского периода: исторический тип, сущность, функции и формы.

Литература

Алексеев С.С. Философия права. М.: Норма, 1997. Гл. 4-7.

Аман Э. Взгляд западноевропейских юристов на распад СССР // Правоведение. 1999. № 2.

Бородин С.В., Кудрявцев В.Н. О разделении и взаимодействии властей в России // Государство и право. 2002. № 5.

Бутаков А.В. К исследованию новейшей истории российской государственности. Омск, 2002.

Бутаков А.В. К исследованию Новейшей истории российской государственности: Византия история без конца. Омск, 2011.

Валицкий А. Коммунистическая утопия и судьба социалистического эксперимента в России // Вопросы философии. 1998. № 8.

Гимпельсон Е.Г. НЭП и советская политическая система. 20-е годы. М.: ИРИ РАН, 2000.

Казарин В.Н. Двадцать лет двадцатого века: отечественное государство во второй половине 40-х – середине 60-х гг. Иркутск: Иркутск. ун-т, 2002.

Кокотов А.Н. Русская нация и российская государственность. Екатеринбург, 1994.

Коржихина Т.П. Советское государство и его учреждения. М., 1994.

Косицын А.П. Государство, рожденное Октябрем. М.: Юрид. лит., 1987.

Королев А.И. Историческая необходимость социалистического государства и его возникновение в России. Л.: Изд-во Ленинград. ун-та, 1968.

Краснов М.А. Россия как полупрезидентская республика: проблемы баланса полномочий (опыт сравнительно-правового анализа) // Государство и право. 2003. № 10.

Кудрявцев В., Трусов А. Политическая юстиция в СССР / Отв. ред. А.В. Наумов. М.: Наука, 2000.

Левакин И.В. Современная российская государственность: проблемы переходного периода // Государство и право. 2003. № 1.

Левакин И.В. Российская Федерация: проблемы государственного единства. М.: Эдель-М, 2002.

Ленин В.И. Государство и революция // Полн. собр. соч. Т. 33.

Ленин В.И. Пролетарская революция и ренегат Каутский // Полн. собр. соч. Т. 37.

Лукьянова Е.А. Российская государственность и конституционное законодательство в России. 1917-1993. М.: Изд-во Московск. ун-та, 2000.

Мартышин О.В. О некоторых особенностях российской правовой и политической культуры // Государство и право. 2003. № 10.

Марченко М.Н. Методологические аспекты познания российских Конституций 1978 и 1993 гг.: сравнительный анализ // Государство и право. 2008. № 12.

Миронов Б.Н. Социальная история России периода империи. ХУ111-начало ХХ в.: Генезис личности, демократии, семьи, граждан. общества и правового государства: В 2 т. 2-е изд., испр. СПб.: Дмитрий Буланин, 2000. Т. 1, 2.

Морозова Л.А. Современное состояние российского законодательства и его систематизация. «Круглый стол» журнала // Государство и право. 1999. № 2, 3.

Нерсесянц В.С. Философия права. М., 1997. Разделы 2-4.

Оболонский А.В. Человек и власть: перекрестки российской истории. М.: ИКЦ «Академкнига», 2002.

Осакве Кр. Типология современного российского права на фоне правовой карты мира // Государство и право. 2001. № 4.

Осипов Г.В. Социальное мифотворчество и социальная практика. М.: НОРМА, 2000.

Пискотин М.И. Россия в ХХ веке: неоконченная трагедия. 2-е изд., испр. и доп. М.: Юристъ, 2004.

Российское законодательство: проблемы и перспективы. М.: БЕК, 1995. Гл. 10. § 3.

Рыбаков В.А. Советское право: преемственный аспект // Современное право. 2010. № 9

70 лет Советского государства и права / Под ред. А.И. Королева, Ю.К. Толстого, Л.С. Явича. Л.: Изд-во Ленинград. ун-та, 1987.

Синюков В.Н. Российская правовая система: Введение в общую теорию. Саратов: Полиграфист, 1994.

Синюков В.Н. Россия в ХХI веке: пути правового развития // Ежегодник российского права. М.: НОРМА, 2001.

Смоленский М.Б. Правовая культура, личность и гражданское общество в России: формула взаимообусловленности // Правоведение. 2003. № 1.

Сырых В.М. История государства и права России: Советский и современный периоды. М.: Юристъ, 1999.

Тилле А. Право абсурда. Социалистическое феодальное право. М., 1992.

Умнова И.А. Конституционные основы современного российского федерализма. 2-е изд., испр., доп. М.: Дело, 2000.

Шишков Ю.В. Кто мы и откуда выбираемся? // Вопросы философии. 1991. № 3.

Якунин В.И. Западня: Новые технологии борьбы с российской государственностью / В.И. Якунин, В. Багдасарян, С. Сулакшин. М.: Эксмо, 2010.