Нилус на берегу божьей реки. На берегу Божьей реки (Видение схимонаха Николая). IV. Сердце царево в руце Божией
Читайте также
На берегу Божьей реки
Записки православного
Часть I
Вместо предисловия
По выходе в свет книги этой я послал ее в дар епископу Полтавскому Феофану. В ответ на это Владыка 24 ноября 1915 года написал мне следующее:
«Досточтимый Сергей Александрович! Сердечно благодарю Вас за Ваше внимание ко мне, выразившееся в посылке мне Вашей книги «На берегу Божьей реки». Я с великим интересом читаю все Ваши книги и вполне разделяю Ваши взгляды на события последнего времени. Люди века сего живут верою в прогресс и убаюкивают себя несбыточными мечтами. Упорно и с каким-то ожесточением гонят от себя самую мысль о кончине мира и о пришествии антихриста. Их очи духовно ослеплены. Они видя не видят и слыша не разумеют. Но от истинно верующих чад Божиих смысл настоящих событий не сокрыт, даже более того: на ком почиет благоволение Божие, им будут открыты и время пришествия антихриста и кончина мира точно. Когда Господь изречет Свой грозный Суд над грешным миром: не имать пребывати Дух Мой в человецех сих яже суть плоть; тогда Он скажет верным Своим рабам: изыдите от среды их и отлучитеся и нечистот не прикасайтеся. Аз приму вы (; ср.: ). И сокроет их от взоров мира, воздыхающего в страхе грядущих бедствий. Поэтому велика заслуга тех, кто напоминает людям века сего о грядущих великих временах и событиях. Господь да поможет Вам глаголати о сем в слух мира всего благовременно и безвременно со всяким долготерпением и назиданием ! ().
Ваш искренний почитатель и богомолец, Епископ Феофан».
«Господь да поможет Вам глаголати о сем в слух мира всего» - эти слова епископа сбылись во всей точности в годы революции. Таково значение епископского благословения, и притом такого епископа, как Феофан. Назначение и цель христианского писателя - быть служителем Слова, способствовать раскрытию в Нем заключенной единой истины в ее бесконечноразнообразных проявлениях в земной жизни христианина и тем вести христианскую душу по пути Православия от жизни временной в жизнь вечную во Христе Иисусе Господе нашем.
С Покрова 1907 года по день Св. Духа 1912 года Богу угодно было поселить меня со всей моей семьей на благословенной земле святой Оптиной Пустыни. Отвели мне старцы усадьбу около монастырской ограды, с домом, со всеми угодьями, и сказали:
Живи с Богом, до времени. Если соберемся издавать Оптинские листки и книжки, ты нам в этом поможешь; а пока живи себе с Богом около нас: у нас хорошо, тихо!…
И зажили мы, с благословения старцев, тихонько, пустынною жизнью, надеясь и кости свои сложить около угодников Оптинских.
Господь судил иначе. Слава Богу за все!…
Велика и несравненно-прекрасна река Божья - святая Оптина! Течет река эта из источников жизни временной в море вечно радостного бесконечного жития в царстве незаходимого Света, и несет на себе она ладии и своих пустынножителей, и многих других многоскорбных, измученных, страдальческих душ, обретших правду жизни у ног великих Оптинских старцев. Каких чудес, каких знамений милости Божией, а также и праведного Его гнева, не таят в себе прозрачно-глубокие, живительные воды этой величаво-прекрасной, таинственно-чудной реки! Сколько раз с живописного берега ее, покрытого шатром пышно-зеленых сосен и елей, обвеянного прохладой кудрявых дубов, кружевом берез, осин и кленов заповедного монастырского леса, спускался мой невод в чистые, как горный хрусталь, бездонные ее глубины, и - не тщетно…
О благословенная Оптина!…
До новолетья 1909 года я был занят разбором старых скитских рукописей, ознакомлением с духом и строем жизни моих богоданных соседей, насельников святой обители. Плодом этого времени была книга моя «Святыня под спудом» и несколько меньших по объему очерков, нашедших себе приют в изданиях Троице-Сергиевой Лавры. С 1 января 1909 года я положил себе за правило вести ежедневные, по возможности, записки своего пребывания в Оптиной, занося в них все, что в моей совместной с нею жизни представлялось мне выдающимся и достойным внимания.
Чего только не повидал я, чего не передумал, не переслушал я за все те незабвенные для меня годы, чего не перечувствовал! Всего не перескажешь, да многого и нельзя рассказать до времени, по разным причинам слишком интимного свойства. Но многое само просится под перо, чтобы быть поведанным во славу Божию и на пользу душе христианской, братской мне по крови и по вере православной.
Откроем же, читатель дорогой, тетради дневников моих и проследим с тобою вместе, что занесло на их страницы благоговейно-внимательное мое воспоминание.
С Покрова 1917 года началось наше житие в Линовице под покровом храма в честь Покрова Пресвятыя Богородицы. Храм, правда, освящен был не на Покров, а ранее 10 августа, 7-27 июля, но посвящен именно этому празднику Богоматери. Он сооружен был Покровской игумениею Софиею.
Страница 1 из 3
Книга С.А.Нилуса (1862 -1929) "На берегу Божией реки" включает в себя дневник, который автор вел в 1909 году, живя при Оптиной пустыни. Книга передает живую атмосферу тогдашней монастырской жизни - беседы с великими старцами и интересными людьми из братии, паломниками, а также содержит ряд других материалов, собранных и обработанных автором: они рассказывают о Саровском и Дивеевском монастырях. Как и все книги Нилуса, его дневник полон предчувствий катастрофы, надвигающейся на Россию.
Записки православного
Н азначение и цель христианского писателя - быть служителем Слова, способствовать раскрытию в Нем заключенной единой истины в ее бесконечно-разнообразных проявлениях в земной жизни христианина и тем вести христианскую душу по пути Православия от жизни временной в жизнь вечную во Христе Иисусе Господе нашем.
С Покрова 1907 года (С Покрова 1917 года началось наше житие в Линовице под покровом храма в честь Покрова Пресвятый Богородицы. Храм, правда, освящен был не на Покров, а ранее десятого августа, седьмого - двадцать седьмого июля, но посвящение его именно этому празднику Богоматери. Он сооружен был Покровской игумениею Софиею) по день Святого Духа 1912 года Богу угодно было поселить меня со всей моей семьей на благословенной земле святой Оптиной пустыни. Отвели мне старцы усадьбу около монастырской ограды, с домом, со всеми угодьями, и сказали:
Живи с Богом, до времени. Если соберемся издавать оптинские листки и книжки, ты нам в этом поможешь; а пока живи себе с Богом около нас: у нас хорошо, тихо!..
И зажили мы, с благословения старцев, тихою, пустынною жизнью, надеясь и кости свои сложить около угодников оптинских.
Господь судил иначе. Слава Богу за все!..
Велика и несравненно-прекрасна река Божья - святая Оптина! Течет река эта из источников жизни временной в море вечно-радостного бесконечного жития в царстве незаходимого Света и несет на себе она ладии и своих пустынножителей, и многих других многоскорбных, измученных, страдальческих душ, обретших правду жизни у ног великих оптинских старцев. Каких чудес, каких знамений милости Божией, а также и праведного Его гнева, не таят в себе прозрачно-глубокие, живительные воды этой величаво-прекрасной, таинственно-чудной реки! Сколько раз с живописного берега ее, покрытого шатром пышно-зеленых сосен и елей, обвеянного прохладой кудрявых дубов, кружевом берез, осин и кленов заповедного монастырского леса, спускался мой невод в чистые, как горный хрусталь, бездонные ее глубины, и - не тщетно...
О, благословенная Оптина!..
До новолетия 1909 года я был занят разбором старых скитских рукописей, ознакомлением с духом и строем жизни моих богоданных соседей, насельников святой обители. Плодом этого времени была книга моя "Святыня под спудом" и несколько меньших по объему очерков, нашедших себе приют в изданиях Троице-Сергиевой Лавры. С первого января 1909 года я положил себе за правило вести ежедневные, по возможности, записки своего пребывания в Оптиной, занося в них все, что в моей совместной с нею жизни представлялось мне выдающимся и достойным внимания.
Чего только не повидал я, чего не передумал, не переслушал я за все те незабвенные для меня годы, чего не перечувствовал! Всего не перескажешь, да многого и нельзя рассказать, до времени, по разным причинам слишком интимного свойства. Но многое само просится под перо, чтобы быть поведанным во славу Божию и на пользу душе христианской, братской мне по крови и по вере православной.
Откроем же, читатель дорогой, тетради дневников моих и проследим с тобою вместе, что занесло на их страницы благоговейно-внимательное мое воспоминание.
С.А.Нилус "На берегу Божьей реки", откровения о Царе-Мученике Николае II
IV. Сердце царево в руце Божией
Предопределение
Сергей Александрович Нилус
Было это во дни тяжелого испытания сердца России огнем японской войны. В это несчастное время Господь верных сынов ее утешил дарованием царскому престолу, молитвами Преподобного Серафима, наследника, а царственной чете - сына-царевича, великого князя Алексия Николаевича.
Государю тогда пошел только что 35-й год, государыне-супруге - 32-й. Оба были в полном расцвете сил, красоты и молодости. Бедствия войны, начавшиеся нестроения в государственном строительстве, потрясенном тайным, а где уже и явным брожением внутренней смуты, - все это тяжелым бременем скорбных забот налегло на царское сердце.
Тяжелое было время, а Цусима была еще впереди.
В те дни и на верхах государственного управления, и в печати, и в обществе заговорили о необходимости возглавления вдовствующей Церкви общим для всей России главою - патриархом. Кто следил в то время за внутренней жизнью России, тому, вероятно, еще памятна та агитация, которую вели тогда в пользу восстановления патриаршества во всех слоях интеллигентного общества.
Был у меня среди духовного мира молодой друг, годами много меня моложе, но устроением своей милой христианской души близкий и родной моему сердцу человек. В указанное выше время он в сане иеродиакона доучивался в одной из древних академий, куда поступил из среды состоятельной южно-русской дворянской семьи по настоянию весьма тогда популярного архиерея одной из епархий юга России. Вот какое сказание слышал я из уст его.
Во дни высокой духовной настроенности государя Николая Александровича, - так сказывал он мне, - когда под свежим еще впечатлением великих Саровских торжеств и радостного исполнения связанного с ними обетования о рождении ему наследника он объезжал места внутренних стоянок наших войск, благословляя их части на ратный подвиг, - в эти дни кончалась зимняя сессия Св. Синода, в числе членов которой состоял и наш владыка.
Кончилась сессия, владыка вернулся в свой град чернее тучи. Зная его характер и впечатлительность, а также и великую его несдержанность, мы, его приближенные, поопасались на первых порах вопросить его о причинах его мрачного настроения, в полной уверенности, что пройдет день-другой, и он не вытерпит - сам все нам расскажет. Так оно и вышло.
Сидим мы у него как-то вскоре после его возвращения из Петербурга, беседуем, а он вдруг сам заговорил о том, что нас более всего интересовало. Вот что поведал он тогда:
Когда кончилась наша зимняя сессия, мы, синодалы, во главе с первенствующим Петербургским митрополитом Антонием (Вадковским), как по обычаю полагается при окончании сессии, отправились прощаться с государем и преподать Ему на дальнейшие труды благословение, и мы, по общему совету, решили намекнуть Ему в беседе о том, что нехудо было бы в церковном управлении поставить на очереди вопрос о восстановлении патриаршества в России. Каково же было удивление наше, когда, встретив нас чрезвычайно радушно и ласково, государь с места сам поставил нам этот вопрос в такой форме.
Мне, - сказал он, - стало известно, что теперь и между вами в Синоде, и в обществе много толкуют о восстановлении патриаршества в России. Вопрос этот нашел отклик и в моем сердце и крайне заинтересовал и меня. Я много о нем думал, ознакомился с текущей литературой этого вопроса, с историей патриаршества на Руси и его значения во дни великой смуты междуцарствия, и пришел к заключению, что время назрело и что для России, переживающей новые смутные дни, патриарх и для Церкви, и для государства необходим. Думается мне, что и вы в Синоде не менее моего были заинтересованы этим вопросом. Если так, то каково ваше об этом мнение?
Мы, конечно, поспешили ответить государю, что наше мнение вполне совпадает со всем тем, что он только что перед нами высказал.
А если так, - продолжал государь, - то вы, вероятно, уже между собой и кандидата себе в патриархи наметили?
Мы замялись и на вопрос государя ответили молчанием. Подождав ответа и видя наше замешательство, он сказал:
А что, если, как я вижу, вы кандидата еще не успели себе наметить или затрудняетесь в выборе, что, если я сам его вам предложу - что вы на это скажете?
Кто же он? - спросили мы государя.
Кандидат этот, - ответил он, - я! По соглашению с императрицей я оставляю престол моему сыну и учреждаю при нем регентство из государыни-императрицы и брата моего Михаила, а сам принимаю монашество и священный сан, с ним вместе предлагая себя вам в патриархи. Угоден ли я вам и что вы на это скажете?
Это было так неожиданно, так далеко от всех наших предположений, что мы не нашлись, что ответить, и... промолчали. Тогда, подождав несколько мгновений нашего ответа, государь окинул нас пристальным и негодующим взглядом, встал молча, поклонился нам и вышел, а мы остались, как пришибленные, готовые, кажется, волосы на себе рвать за то, что не нашли в себе и не сумели дать достойного ответа. Нам нужно было бы ему в ноги поклониться, преклоняясь пред величием принимаемого им для спасения России подвига, а мы... промолчали!
И когда владыка нам это рассказывал, - гак говорил мне молодой друг мой, - то было видно, что он действительно готов был рвать на себе волосы, но было поздно и непоправимо: великий момент был не понят и навеки упущен - "Иерусалим не познал времени посещения своего" (Лк. 19,44)...
С той поры никому из членов тогдашнего высшего церковного управления доступа к сердцу цареву уже не было. Он, по обязанностям их служения, продолжал по мере надобности принимать их у себя, давал им награды, знаки отличия, но между ними и его сердцем утвердилась непроходимая стена, и веры им в сердце его уже не стало, оттого что сердце царево истинно в руце Божией и благодаря происшедшему въяве открылось, что иерархи своих си искали в патриаршестве, а не яже Божиих, и дом их оставлен был им пуст.
Это и было Богом показано во дни испытания их и России огнем революции. Чтый да разумеет (Лк. 13, 35).
святитель Макарий Московский (Невский)
Вскоре после революции 1917 года митрополит Московский Макарий, беззаконно удаленный с кафедры "временным правительством", муж поистине "яко един от древних", видел сон.
Вижу я, - так передавал он одному моему другу, - поле. По тропинке идет Спаситель. Я за Ним и все твержу:
Господи, иду за Тобой!
А Он, оборачиваясь ко мне, все отвечает:
Иди за Мной!
Наконец подошли мы к громадной арке, разукрашенной цветами. На пороге арки Спаситель обернулся ко мне и вновь сказал:
Иди за мной!
И вошел в чудный сад, а я остался на пороге и проснулся.
Заснувши вскоре, я вижу себя стоящим в той же арке, а за нею со Спасителем стоит государь Николай Александрович. Спаситель говорит государю:
Видишь в Моих руках две чаши: вот эта горькая - для твоего народа, а другая, сладкая - для тебя.
Государь падает на колени и долго молит Господа дать ему выпить горькую чашу вместо его народа. Господь долго не соглашался, а государь все неотступно молил. Тогда Спаситель вынул из горькой чаши большой раскаленный уголь и положил его государю на ладонь. Государь начал перекладывать уголь с ладони на ладонь и в то же время телом стал просветляться, пока не стал весь пресветлый, как светлый дух.
На этом я опять проснулся. Заснув вторично, я вижу громадное поле, покрытое цветами. Стоит среди поля государь, окруженный множеством народа, и своими руками раздает ему манну. Незримый голос в это время говорит:
Государь взял вину русского народа на себя, и русский народ прощен.
Сон этот был мне сообщен в 1921 году, а в 1923 году бывший во время европейской войны при Русском Дворе французским послом Морис Палеолог издал книгу под заглавием "Царская Россия во время мировой войны". В этой книге он между прочим писал следующее:
Пётр Аркадьевич Столыпин
"Это было в 1909 году. Однажды Столыпин предлагает государю важную меру внутренней политики. Задумчиво выслушав его, Николай II делает движение скептическое, беззаботное - движение, которое как бы говорит: "это ли или что другое - не все ли равно?!" Наконец он говорит тоном глубокой грусти:
Мне, Петр Аркадьевич, не удается ничего из того, что я предпринимаю.
Столыпин протестует. Тогда царь у него спрашивает:
Читали ли вы жития святых?
Да, по крайней мере частью, так как, если не ошибаюсь, этот труд содержит около двадцати томов.
Знаете ли вы также, когда день моего рождения?
А какого святого праздник в этот день?
Простите, государь, не помню!
Иова Многострадального.
Слава Богу! Царствование вашего величества завершится славой, так как Иов, смиренно претерпев самые ужасные испытания, был вознагражден благословением Божиим и благополучием.
Нет, поверьте мне, Петр Аркадьевич, у меня более чем предчувствие, у меня в этом глубокая уверенность: я обречен на страшные испытания, но я не получу моей награды здесь, на земле. Сколько раз применял я к себе слова Иова: "Ибо ужасное, чего я ужасался, то и постигло меня, и чего я боялся, то и пришло ко мне" (Иов. 3, 25).
В другом месте, перед важным решением, много молившись, Он сказал:
Быть может, необходима искупительная жертва для спасения России: я буду этой жертвой - да совершится воля Божия!
Самым простым, самым спокойным и ровным голосом делает он мне, - говорит Столыпин, - торжественное это заявление. Какая-то странная смесь в его голосе, и особенно во взгляде, решительности и кротости, чего-то одновременно непоколебимого и пассивного, смутного и определенного, как будто он выражает не свою личную волю, но повинуется скорее некоей внешней силе - величию Промысла...
Вот что значит сердце царево в руце Божией! И кто же пишет это? Француз, представитель самого безбожного народа, самого богоборческого правительства!..
Истинно, камни вопиют.
При особе ее императорского величества, государыни-императрицы Александры Феодоровны состояла на должности оберкамерфрау Мария Феодоровна Герингер, урожденная Аделунг, внучка генерала Аделунга, воспитателя императора Александра II во время его детских и отроческих лет. По должности своей, как некогда при царицах были "спальные боярыни", ей была близко известна сама интимная сторона царской семейной жизни, и потому представляется чрезвычайно ценным то, что мне известно из уст этой достойной женщины.
В Гатчинском дворце, постоянном местопребывании императора Павла I, когда он был наследником, в анфиладе зал была одна небольшая зала, и в ней посредине на пьедестале стоял довольно большой узорчатый ларец с затейливыми украшениями. Ларец был заперт на ключ и опечатан. Вокруг ларца на четырех столбиках, на кольцах, был протянут толстый красный шелковый шнур, преграждавший к нему доступ зрителю. Было известно, что в этом ларце хранится нечто, что было положено вдовой Павла I, императрицей Марией Феодоровной, и что ею было завещано открыть ларец и вынуть в нем хранящееся только тогда, когда исполнится сто лет со дня кончины императора Павла I, и притом только тому, кто в тот год будет занимать царский престол России.
Павел Петрович скончался в ночь с 11-го на 12 марта 1801 года. Государю Николаю Александровичу и выпал, таким образом, жребий вскрыть таинственный ларец и узнать, что в нем столь тщательно и таинственно охранялось от всяких, не исключая и царственных, взоров.
"В утро 12 марта 1901 года, - сказывала Мария Феодоровна Герингер, - и государь, и государыня были очень оживлены и веселы, собираясь из царскосельского Александровского дворца ехать в Гатчину - вскрывать вековую тайну. К этой поездке они готовились, как к праздничной интересной прогулке, обещавшей им доставить незаурядное развлечение. Поехали они веселые, но возвратились задумчивые и печальные, и о том, что обрели они в том ларце, никому, даже мне, с которой имели привычку делиться своими впечатлениями, ничего не сказали. После этой поездки я заметила, что при случае государь стал поминать о 1918 годе как о роковом годе и для него лично, и для династии".
6 января 1903 года на Иордани у Зимнего дворца при салюте из орудий от Петропавловской крепости одно из орудий оказалось заряженным картечью, и картечь ударила только по окнам дворца, частью же около беседки на Иордани, где находились духовенство, свита государя и сам государь. Спокойствие, с которым государь отнесся к происшествию, грозившему ему самому смертию, было до того поразительно, что обратило на себя внимание ближайших к нему лиц окружавшей свиты. Он, как говорится, бровью не повел и только спросил:
Кто командовал батареей?
И когда ему назвали имя, то он участливо и с сожалением промолвил, зная, какому наказанию должен будет подлежать командовавший офицер:
Ах, бедный, бедный (имя рек)! Как же мне жаль его!
Государя спросили, как подействовало на него происшествие. Он ответил:
До 18-го года я ничего не боюсь.
Командира батареи и офицера (Карцева), распоряжавшегося стрельбой, государь простил, так как раненых, по особой милости Божией, не оказалось, за исключением одного городового, получившего самое легкое ранение.
Фамилия же того городового была Романов.
Заряд, метивший и предназначенный злым умыслом царственному Романову, Романова задел, но не того, на кого был нацелен: не вышли времена и сроки - далеко еще было до 1918 года.
С.А.Нилус "На берегу Божьей реки", часть 3, cтраница 20, 21
Сергей Александрович Нилус. Имя этого выдающегося русского духовного писателя долгое время можно было произносить только полушепотом. Несмотря на то, что большую часть своих произведений Нилус посвятил Оптиной Пустыни, в начале 20 века основной темой его творчества стали апокалиптические события грядущего времени. В первые послеоктябрьские годы за чтение и хранение книг Нилуса расстреливали, затем на протяжении более чем полувека имя его было под строжайшим запретом. И даже в эпоху так называемой «гласности», в середине 90-х годов прошлого века, статья о Нилусе была изъята из академического словаря «Русские писатели. 1800‒1917». Однако прошло то время, и книги Сергея Александровича вновь выходят в свет в различных издательствах. Сочинение Нилуса «На берегу Божией реки» выпущено в 2-х томах Издательством Введенского мужского монастыря Оптина Пустынь. В книге «На берегу Божьей реки», представленной в двух томах, собраны дневниковые записи известного религиозного писателя Сергея Александровича Нилуса. Само название книги имеет следующий смысл: автор называет себя «ловцом жемчуга», фиксирующим на бумаге драгоценные свидетельства проявления в мире Промысла Божия. Автор считает своим долгом поведать читателю о жизни в Оптиной пустыни, о знакомстве с будущими преподобными старцами оптинскими — Варсонофием, Иосифом, Анатолием, Нектарием, настоятелем архимандритом Ксенофонтом, скитоначальником схиигуменом Феодосием, о других насельниках монастыря и паломниках, а также пытается осмыслить тревожные события мировой истории начала XX столетия.Заметки 1909 года помещены в первый том настоящего издания; второй том составляют впечатления и размышления 1910 года, а также тексты разных лет, скомпонованные по тематическому принципу. И прежде чем перейти к дневниковым запискам, остановимся на кратком жизнеописании писателя, более полный текст которого читатели также найдут на страницах данного издания. Сергей Александрович Нилус, прозаик, публицист и общественный деятель, член Русского Собрания. Родился в Москве 28 августа по старому стилю 1862 года, происходил из семьи крупных дворян-землевладель-цев. Воспитанный в семье, проникнутой идеями мате-риализма и крайнего либерализма, в юности был рав-нодушен к вере и Церкви. По окончании юридического факультета Московского университета Сергей Нилус служил чиновником на Кавказе и в Симбирске. Оставив службу, занимался хозяйствованием в родовом имении Золотарево и публиковал свои заметки в газете «Московские ведомости». В 1890-е годы в мировоззрении Нилуса произошел глубокий внутренний перелом и как он сам отмечал: «Обращение православного (по крещению) в православную веру». Совершилось это благодаря чудесному видению преподобного Сергия Радонежского у раки с его мощами в Троице-Сергиевой Лавре, а так же встречам со святым праведным Иоанном Кронштадтским. Летом 1900 года Нилус впервые посетил Саровский и Дивеевский монастыри, где познакомился с известными подвижницами — игуменией Марией (Ушаковой) и блаженной Пашей Саровской. В 1902 году он получил в Дивеевском монастыре архив Николая Александровича Мотовилова, собеседника преподобного Серафима Саровского. Среди бумаг Нилус обнаружил уникальные записи — поучения старца и расшифровал их. Опубликованная в 1903 году «Беседа о цели христианской жизни» вошла в сокровищницу духовного опыта рус-ских святых. В 1903 в свет вышла первая книга Нилуса «Великое в малом», выдержавшая впоследствии пять изданий. В ней автор повествует о встречах с современными подвижниками благочестия, делится впечатлениями от поездок по святым местам России. В 1906 году Нилус женился на фрейлине Елене Александровне Озеровой, предполагая вскоре принять священство и стать сельским пастырем. Однако этим планам не суждено было осуществиться, и в том же году Нилусы покидают Петербург. Тогда же центральное место в жизни и творчестве Нилуса начинает занимать знаменитая Оптина пустынь. «Прилепилось мое сердце к этому великому и святому месту узами неумирающей, святой любви и вечной благодарности... открылся мне тайник сокровенного оптинского духа», — писал он. А вот как красиво и поэтично описывает он это святое место на страницах данной книги. «Велика и несравненно прекрасна река Божья — святая Оптина! Течет река эта из источников жизни временной в море вечно-радостного бесконечного жития в царстве незаходимого Света и несет на себе она ладии и своих пустынножителей, и многих других многоскорбных, измученных, страдальческих душ, обретших правду жизни у ног великих оптинских старцев. Каких чудес, каких знамений милости Божией, а также и праведного Его гнева, не таят в себе прозрачно-глубокие, живительные воды этой величаво-прекрасной, таинственно-чудной реки! Сколько раз с живописного берега ее, покрытого шатром пышно-зеленых сосен и елей, обвеянного прохладой кудрявых дубов, кружевом берез, осин и кленов заповедного монастырского леса, спускался мой невод в чистые, как горный хрусталь, бездонные ее глубины, и — не тщетно… О, благословенная Оптина!..» С 1907 по 1912 год с благословения оптинских старцев супруги Нилусы живут в Оптиной пустыни. В 1909 года Сергей Александрович становится летописцем оптинской жизни, записывая различные знаменательные факты, беседы со старцами, в которых содержатся глубокие суждения и пророчества о приближающихся исторических потрясениях в жизни народа и государства. Все эти заметки составляют цикл «На берегу Божьей реки: Записки православного. Часть 1». В 1923‒1926 годах писатель несколько раз подвергается обыскам и тюремному заключению, ему чудом удается избежать расстрела. С 1926 по 28 год живет в Чернигове, затем переезжает в с. Крутец Владимирской губернии, где в 1929 году и наступает его кончина. Несмотря на испытания и гонения, Нилус до конца дней продолжает записывать рассказы о проявлениях святости на Руси, о Государе Николае II Александровиче, и о спасительной силе покаяния. Частично эти заметки публикуются в книге «На берегу Божьей реки. Часть 2». Свои дневниковые заметки писатель предваряет следующими словами. «С Покрова 1907 года по день Святого Духа 1912 года Богу угодно было поселить меня со всей моей семьей на благословенной земле святой Оптиной пустыни. Отвели мне старцы усадьбу около монастырской ограды, с домом, со всеми угодьями, и сказали: «Живи с Богом, до времени. Если соберемся издавать оптинские листки и книжки, ты нам в этом поможешь; а пока живи себе с Богом около нас: у нас хорошо, тихо!..» И зажили мы, — пишет Нилус, — с благословения старцев, тихою, пустынною жизнью, надеясь и кости свои сложить около угодников оптинских. Господь судил иначе. Слава Богу за все!.. До новолетия 1909 года я был занят разбором старых скитских рукописей, ознакомлением с духом и строем жизни моих богоданных соседей, насельников святой обители. Плодом этого времени была книга моя «Святыня под спудом» и несколько меньших по объему очерков, нашедших себе приют в изданиях Троице-Сергиевой Лавры. С первого января 1909 года, — продолжает Нилус, — я положил себе за правило вести ежедневные, по возможности, записки своего пребывания в Оптиной, занося в них все, что в моей совместной с нею жизни представлялось мне выдающимся и достойным внимания. Чего только не повидал я, чего не передумал, не переслушал я за все те незабвенные для меня годы, чего не перечувствовал! Всего не перескажешь, да многого и нельзя рассказать, до времени, по разным причинам слишком интимного свойства. Но многое само просится под перо, чтобы быть поведанным во славу Божию и на пользу душе христианской, братской мне по крови и по вере православной. Откроем же, — приглашает автор, — читатель дорогой, тетради дневников моих и проследим с тобою вместе, что занесло на их страницы благоговейно-внимательное мое воспоминание». В эпиграф своих дневниковых записей Сергей Александрович Нилус выносит следующие слова: «Назначение и цель христианского писателя — быть служителем Слова, способствовать раскрытию в Нем заключенной единой истины в ее бесконечно разнообразных проявлениях в земной жизни христианина и тем вести христианскую душу по пути Православия от жизни временной в жизнь вечную во Христе Исусе Господе нашем». Этой цели и следовал сам писатель. Ему, как «ловцу жемчугов оптинских» и «собирателю цветов с духовного луга иноческого жития на Руси святой», удалось запечатлеть на страницах дневника яркие образы старцев и насельников Оптиной Пустыни, ее повседневную жизнь, где главными были любовь к ближнему и благодарность Всевышнему за каждую радость, каждое испытание и каждый прожитый день.
НАЖМИТЕ!!!
С.А. Нилус
На берегу Божьей реки
(Записки православного)
Видение схимонаха Скита Оптиной пустыни
батюшки Николая.
Кто читал книгу мою «Великое в малом», тому известен Оптинский подвижник, схимонах о. Николай, по прозванию Турка. В статье «Небесные обители» я рассказал со слов одного моего духовного друга о видении, бывшем этому подвижнику. Теперь в скитских рукописях я нашел краткое жизнеописание о.Николая и более подробный рассказ, записанный со слов его самого, о том, что увидел он, по милости Божией, в жизни будущего века, в тех небесных обителях, куда призывает Господь всех любящих Его и куда уже призван ныне схимонах Николай - Турка, подвижник Оптинский.
Схимонах Николай, — так сообщает его биография, — в мире Николай Абрулах, казанский мещанин. Из представленного им свидетельства Херсонской духовной консистории видно, что он — бывший магометанин, имя его было Юзуф-Абдул-Оглы; бывший турецкий подданный, родом из Малой Азии. Служил в турецкой гвардии офицером. Когда он почувствовал желание креститься в православную веру и стал об этом открыто заявлять родичам своим туркам, то они так возненавидели его за это, что он дня по два, как «гяур», не мог найти себе пищи. Его мучили, вырезая куски из тела его. Ему удалось бежать в Россию. В Одессе, в Карантинной церкви, он был крещен в октябре 1874 года и назван Николаем.
Восприем[ни]ками его были: Одесский градоначальник, тайный советник Николай Иванович Бухарин и 1-й гильдии купчиха Наталия Ивановна Глазкова. Затем он в Казани приписался в мещанское общество. 18 июля 1892 года, 63-х лет от роду, он поступил в Скит Оптиной Пустыни. Господь сподобил его духовных утешений: восхищен был в рай, где наслаждался созерцанием неизреченных райских красот. Отличался кротостью, смирением и братолюбием. Келья его была рядом с келлией монаха Мартирия (скончался иеродиаконом). Топил за него печи, и когда тот, удивляясь, спрашивал: «За что же это для меня делаешь?» — отвечал просто: «Я тебя люблю».
«В четверг 13 мая 1893 года, — сказывал Божий угодник этот (Записано со слов о.Николая послушником Павлом Ивановичем Плиханковым, впоследствии начальник Скита Оптиной Пустыни, схиархимандрит о.Варсонофий), утром часу в третьем, я начал читать акафист Святителю Николаю Чудотворцу. Господь мне даровал такую благодать при этом, что слезы неудержимо и обильно текли из моих глаз, так что вся книга была омочена слезами. По окончании чтения утрени, я начал читать псалом 50-й «Помилуй мя, Боже», а после него Символ веры, и когда его окончил и произнес последнее слово— «и жизни будущаго века. Аминь», — в это самое мгновение невидимая рука взяла мои руки и сложила их крестообразно на груди, а голову мою со всех сторон объял огонь, похожий на цвет радуги (В подлиннике — «желтый, похожий на цвет радуги»). Огонь этот, не опаляя меня, наполнил все существо мое неизглаголанною радостью, до того времени мне совершенно неизвестной и неиспытанной. Радости этой невозможно уподобить никакой земной радости.
И тут, я не помню как и когда, я увидел себя перенесенным в некую дивно-прекрасную местность, исполненную света. Никаких земных предметов я не видел там, видел только одно бесконечное и бес-предельное море света. В то же время я увидел около себя с левой стороны двух стоящих людей, из коих один по виду был юноша, а другой — старец. И мне сердечным извещением дано было знать, что один из них св. Андрей, Христа рди юродивый, а другой ученик его, св. Епифаний. Оба они стояли молча. И тут я увидел пред собою как бы занавес темно - малиноватого цвета. И, взглянув вверх, я над занавесом увидел Господа Иисуса Христа, восседающего на Престоле и облаченного в драгоценные одежды, наподобие архиерейских. На главе Его была надета митра, тоже похожая на архиерейскую. С правой стороны Господа стояла Божия Матерь, а с левой Иоанн Креститель. Одежды на них были подобны тем, которые обыкновенно пишутся на их иконах. Св. Иоанн Креститель в одной руке держал знамение Креста Господня. По сторонам Господа стояло двое светоносных юношей дивной красоты; в руках они держали пламенное оружие. Сердце мое преисполнено было неизреченной радости. Я смотрел на Спасителя и несказанно наслаждался зрением Божественного Его лика. На вид Господу было лет 30. И явилось тут во мне сознание, что вот, я, величайший грешник, хуже всякого пса, и вдруг удостоился от Господа такой великой милости, что стою пред Престолом Его неизреченной славы. Господь кротко смотрел на меня и как бы ободрял меня. Так же кротко смотрели на меня Божия Матерь и св. Иоанн Креститель. Но ни от Господа, ни от Пречистой Его Матери, ни от Крестителя Господня я не сподобился слышать ни единого слова. В это время я увидел пред Господом схимонаха нашего Скита о. Николая (Лопатина), скончавшегося в полдень 10 мая и еще не погребенного, так как ожидали приезда из Москвы его родного брата. 0.Николай совершил земное поклонение пред Господом, но только схимы на нем не было, а одет он был как послушник — в руках четка и голова непокрыта. И после сего я взглянул: и вот, с правой стороны великое множество людей, приближавшихся ко мне. По мере их приближения, я начал слышать пение, но слов не мог разобрать.
И увидел я в среде их лиц и в архиерейских облачениях, и в иноческих мантиях; у иных в руках были ветви. И между ними я видел и женщин в богатых и прекрасных одеждах. В сонме святых этих я узнал многих по изображениям на святых иконах: пророка Моисея, державшего в деснице своей скрижали Завета, пророка и царя Давида, у которого в руках было некое подобие гуслей, издававших прекраснейшие звуки; увидел я и Ангела своего Святителя Николая. Среди этих великих Божьих угодников я видел и наших в Бозе почивших старцев: Льва, Макария и Амвросия, а также и некоторых из отцов нашего Скита, находящихся еще в живых. И все это великое собрание взирало на меня с любовью... И вдруг увидел я пред собою между мною и занавесом неизмеримо великую пропасть, наполненную мрака, и во мраке этом, на страшной глубине — самого князя тьмы, в том его виде, в каком изображается на священных картинах. На руках сатаны сидел Иуда, державший в руках подобие мешка. Возле князя тьмы стоял лжепророк Магомет в длиннополой одежде зеленого цвета и такого же цвета чалме. Вокруг сатаны, который представлял собою как бы центр пропасти, на всем ее беспредельном пространстве я видел уже множество людей всякого состояния, пола и возраста, но между ними никого знакомого не заметил. Из пропасти доносились до меня вопли отчаяния и невыразимого ужаса, не передаваемые никакими словами.
На этом видение кончилось.
После этого я был поставлен внезапно в ином месте. Это место исполнено было такого же великого лучезарного света, однородного, показалось мне, с виденным мною в первом месте. Святых Андрея и Епифания со мною уже не было... Что видел я там, то трудно передать словами. И как изобразить человеческим языком земнородных небесные красоты, неизреченные, предивные, поистине неизглаголанные? Все там безконечно прекраснее нашего. Видел я там как бы великие и прекрасные деревья, обремененные плодами, деревья эти расположены были как бы аллеями, которым и конца не было видно, вершины деревьев сплетались между собою, образуя как бы свод, устланы были аллеи эти как бы чистейшим золотом необыкновенного блеска. На деревьях сидело великое множество птиц, несколько напоминавших видом своим птиц наших тропических стран, но только безконечно превосходящих их своею красотою. Красоты и гармонии их пения никакая земная музыка передать не в состоянии — так оно было сладостно.
В саду этом протекала река, прозрачность вод ее превосходит всякое описание. И между деревьями сада я увидел дивные обители, как бы дворцы, по подобию виденных мною в Константинополе, но только без всякого равнения превосходнее и краше. Цвет их стен был как бы малиновый, похожий цветом и блеском на рубин. И я знал, что место это — рай, расположением своим напоминавший мне отчасти наш Оптинский Скит, где иноческие кельи также стоят отдельно друг от друга, разделенные группами фруктовых деревьев.
Рай был окружен стеной, которую я видел только с южной стороны. На этой стене я прочитал имена 12-ти апостолов.
И увидел я в раю некоего мужа, облеченного в блестящие одежды и сидящего на престоле как бы белоснежном. На вид мужу этому было лет шестьдесят, но лик его, несмотря на седины, был как у юноши. Кругом него стояло множество нищих, которым он что-то раздавал. И внутренний голос сказал мне: «Это — Филарет Милостивый!»
Кроме него, я никого из праведных обитателей рая не сподобился видеть.
Посреди райского сада я увидел Животворящий Крест с распятым на нем Господом. Невидимая рука указала мне поклониться ему, что я и исполнил. И когда я преклонился пред ним, в то же мгновение неизреченная и великая сладость, подобно пламени, наполнила мое сердце и проникла все существо мое.
И увидел я после того великую обитель, видом подобную прочим, находящимся в раю, но неизмеримо превосходящую их своею красотою. Вершина ее, наподобие исполинского церковного купола, возносилась в бесконечную высь и как бы терялась в ней. В обители этой я заметил как бы подобие некоей террасы, и на ней, на богато изукрашенном троне, я увидел Царицу Небесную. Вокруг Нее стояло великое множество прекрасных юношей в блистающих белых одеждах, державших в руках подобие некоего оружия, но какого, того я не разглядел. Одежда на Матери Божией была такая же, как изображается она на святых иконах, но только разноцветная. На главе Ее была корона, наподобие царской. Царица Небесная милостиво глядела на меня, но слов от Нее услышать я не сподобился.
После сего, как бы в воздухе, я удостоился узреть Пресвятую Троицу, Отца и Сына и Святаго Духа, в подобии, изображаемом на святых Ее иконах; Бога Отца в виде святолепного Старца; Бога Сына в виде Мужа, держащего в деснице Своей Честный Животворящий Крест, и Бога Духа Святаго — в виде Голубя.
И казалось мне, что я долго ходил среди рая, созерцая дивные красоты, превосходящие всякое человеческое о нем представление.
Когда же я очнулся от этого видения, то долго не мог прийти в себя от великого и неизреченного утешения этого и весь этот день был как бы вне себя от радости, наполнявшей мое сердце. Ничего подобного сей радости до этого времени я никогда не испытывал».
На этом в скитской рукописи заканчивается описание видения скитского подвижника, схимонаха Николая Турка.
«Ну что ты еще знать хочешь, чего допытываешься? — говорил он старцу схиархимандриту Варсонофию, в то время еще послушнику. — Придет время — сам увидишь. Что еще тебе сказать, да и как сказать тебе?.. Ведь на человеческом языке нет тех слов, которые могли бы передать, что там совершается; ведь на земле и красок-то тех нет, которые я там видел. Как же тебе все это передать?.. Ну вот, послушай, что я тебе скажу: ты знаешь ведь, что такое хорошая музыка?.. Ну вот я слышал ее, только что слышал: она у меня звучит в ушах, она поет в моем сердце — я все еще ее продолжаю слышать. А ты ее не слыхал. Как же, какими же словами могу я тебе рассказать о ней, чтобы и ты по моим словам мог бы ее слышать и со мною вместе ею наслаждаться?.. Ведь не можешь? Так и того, что я там видел невозможно пересказать человеку...» («Великое в малом», ч. 1, 333 стр., изд. 3-е (Серг. Посад, 1911)).Видение это даровано было схимонаху Николаю 13-го мая 1893года, а 18 августа того же года, через 3 месяца и 5 дней после этого видения, не стало уже на земле в живых и самого святого схимника. О сладкая наша вера! О, сладость исполнения небесных ее обетований.