Читать онлайн книгу «Темнейшая ночь. Читать книгу “Темная ночь”

Джена Шоуолтер

Темнейшая ночь (любительский перевод)

Глава первая.

Смерть приходила каждую ночь, медленно, болезненно, и каждое утро Мэддокс просыпался в постели, зная, что должен будет умереть снова. Это было его величайшим проклятием и вечной карой. Он пробежался языком по своим зубам, желая чтоб вместо этого было лезвие клинка на горле его врага. Большая часть дня уже прошла. Он слышал, как время утекало прочь, ядовитое «тик-так» в его мозгу, каждый удар часов как насмешливое напоминание о смертности и боли. Менее чем через час, первое жало вопьется в его живот, и чтобы он ни делал, чтобы ни говорил, ничто не изменит этого. Смерть придет за ним.

«Проклятые боги», пробормотал он, наращивая скорость своих упражнений – жима штанги, лежа на скамье.

«Ублюдки, все до одного», знакомый мужской голос проговорил позади него.

Движения Мэддокса не замедлились от непрошеного вторжения Торина. Вверх. Вниз. Вверх. Вниз. Уже два часа он сгонял свое разочарование, неудовлетворенность и злобу на боксерской груше, беговой дорожке и теперь на штанге. Пот стекал по его голой груди и рукам, соскальзывая по буграм его мышц чистыми речушками. Он должен истощиться мысленно, как был истощен физически, но его эмоции лишь становились темнее, могущественнее.

«Тебе не стоит быть здесь», сказал он.

Торин вздохнул. «Послушай. Я не намеревался перебивать, но кое-что произошло».

«Так позаботься об этом».

«Я не могу».

«Что бы это ни было, попробуй. Я не в форме для содействия». Эти последние несколько недель были той малостью, необходимой чтоб вызвать убийственный туман в его голове, когда никто вокруг него не был в безопасности. Даже его друзья. Особенно его друзья. Он не хотел, никогда не намеревался, но иногда был беспомощен против импульсов крушить и увечить.

«Мэддокс -».

«Я на грани, Торин», прокаркал он. «Я причиню больше вреда, чем добра».

Мэддокс знал свои пределы, знал их тысячи лет. С того рокового дня как боги избрали женщину для выполнения задания, что должно быть его. Пандора была сильна, сильнейший воин-женщина их времени. Но он был более сильный. Более способный. Все же его сочли слишком слабым, чтобы охранять dimOuniak, священный ларец – жилище демонов настолько гнусных, настолько вредоносных, что они не могли быть помещены даже в Преисподней. Как будто Мэддокс мог позволить его уничтожить. Огорчение разрослось в нем от оскорбления. Во всех них, всех воинах сейчас живущих здесь. Они усердно сражались для царя богов, убивали искусно и защищали основательно; их должны были избрать стражами. То, что их не избрали, было невыносимым стыдом. Они лишь думали проучить богов в ночь, когда стащили dimOuniak у Пандоры и высвободили ту ватагу демонов в ничего не подозревающий мир. Какими они были глупцами. Их план доказать свою силу провалился, когда ларец потерялся в драке, оставив воинов неспособными пленить опять ни одного злого духа. Разрушение и беспорядок вскоре воцарились, погружая мир в темноту, пока царь богов наконец не вмешался, проклиная каждого воина стать носителем демона. Подходяще проклятие. Воины выпустили зло, чтоб отомстить за свою уязвленную гордыню; теперь они будут вмещать его.

И так родились Повелители Преисподней.

Мэддокс получил Насилие, демона бывшего теперь такой же частью его как его легкие или сердце. Теперь, человек более не мог жить без демона, а демон не мог существовать без человека. Оны были сплетены вместе, две половинки целого. С первых мгновений, существо внутри него завлекало его творить злобные вещи, ненавистные вещи, а он был вынужден подчиняться. Даже когда это привело к тому, чтобы убить женщину – убить Пандору. Его пальцы сжали штангу так плотно, что суставы почти повыскакивали. За годы он научился контролировать некоторые из самых гнусных принуждений демона, но это была постоянная борьба и он знал, что мог быть разбит в любой момент. Что бы он ни отдал за единственный день спокойствия. Без сильнейшего желания вредить другим. Без битв внутри себя. Без забот. Без смерти. Лишь…умиротворение.

«Для тебя здесь небезопасно», сказал он своему другу, все еще стоявшему в дверях. «Ты должен уйти». Он поместил серебристый снаряд на подставку и приподнялся.

«Только Люсиену и Риесу позволено быть вблизи меня во время моей смерти». И лишь потому, что они играли свою роль в ней, сами не желая того. Они были так же беспомощны пред своими демонами, как Мэддокс.

«Еще час до того как это произойдет, так что…» Торин бросил ему полотенце. «Я рискну».

Мэддокс протянул руку из-за спины, поймал белую ткань и обернулся. Он обтер свое лицо. «Воды».

Ледяная бутылка была подброшена в воздух, прежде чем второй слог покинул его рот. Он ловко поймал ее, разбрызгивая влагу на грудь. Он выпил ледяное содержимое и осмотрел своего друга. Как обычно, Торин был одет во все черное и перчатки покрывали его руки. Светлые волосы волнами спадали ему на плечи, обрамляя лицо, которое смертные женщины считали чувственным праздником. Они не знали, что мужчина был фактически дьяволом в ангельской шкуре. Хотя должны были. Он практически светился непочтительностью, и нечестивый отблеск в его зеленых глазах заявлял, что он будет смеяться, вырезая ваше сердце. Или смеяться вам в лицо, пока вы будете вырезать его сердце. Чтобы выжить, он должен был находить юмор, где только мог. Как и все они.

Как каждый житель этой будапештской крепости, Торин был проклят. Он мог не умирать каждую ночь как Мэддокс, но не мог коснуться живого существа, кожа к коже, чтобы не заразить его болезнью. Торином владел дух Немочи. Он не ведал женского прикосновения более четырехсот лет. Он хорошо усвоил свой урок, поддаваясь похоти и лаская лицо возможной возлюбленной, принося тем самым чуму опустошающую деревню за деревней. Человека за человеком.

«Пять минут твоего времени», сказал решительно Торин. «Это все чего я прошу».

«Думаешь, мы будем наказаны за оскорбление богов сегодня?» ответил Мэддокс, игнорируя его требование. Если он не позволит просить у себя услуг, ему не придется чувствовать вины за отказ. Его друг издал еще один вздох. «Предположительно каждый наш вдох это наказание».

Действительно. Губы Мэддокса изогнулись в медленной, острой как бритва улыбке, когда он уставился в потолок. Ублюдки. Карайте меня и дальше, я бросаю вам вызов. Возможно тогда, в конце концов, он превратится в ничто. Хотя он сомневался, что богов они заботят. После наложения на них смертельного проклятья, они игнорировали их, делая вид, что не слышат их мольбы о прощении и отпущении грехов. Делая вид, что не слышат их обещаний и отчаянных предложений сделок. Что более они могут с ними сотворить, в любом случае? Ничто не может быть хуже, чем умирать снова и снова. Или быть лишенным всего доброго и хорошего…или хранить дух Насилия внутри своего ума и тела.

Вскакивая на ноги, Мэддокс бросил мокрое теперь полотенце и пустую бутылку для воды в ближайшую мусорную корзину. Он прошагал в дальний угол комнаты и скрепил руки над головой, наклоняясь в полукруглую нишу окон из окрашенного стекла и вглядываясь в ночь через единственную чистую секцию.

Он видел Рай. Он видел Ад. Он видел свободу, тюрьму, все и ничего. Он видел…дом.

Располагаясь на верху замковой горы, где была крепость, он напрямую обозревал город. Огни ярко сияли, розовые, голубые и пурпурные – они освещали сумрачно-бархатное небо, отражаясь в Дунае и обрамляя окутанные снегом деревья, возвышающиеся на местности. Ветер бушевал, снежинки танцевали и водили хороводы в воздухе.

Здесь он и остальные имели капельку секретности от остального мира. Здесь им было позволено приходить и уходить, не сталкиваясь с кучей вопросов.

Почему ты не стареешь? Почему эхо твоих воплей раздается в лесу каждую ночь? Почему ты иногда выглядишь словно чудовище?

Здесь, местные держали дистанцию, благоговейно, уважительно. «Ангелы», даже такой шепот слышал он во время редких столкновений со смертными. Если б только они знали.

Джена Шоуолтер

Темнейшая ночь (любительский перевод)

Глава первая.

Смерть приходила каждую ночь, медленно, болезненно, и каждое утро Мэддокс просыпался в постели, зная, что должен будет умереть снова. Это было его величайшим проклятием и вечной карой. Он пробежался языком по своим зубам, желая чтоб вместо этого было лезвие клинка на горле его врага. Большая часть дня уже прошла. Он слышал, как время утекало прочь, ядовитое «тик-так» в его мозгу, каждый удар часов как насмешливое напоминание о смертности и боли. Менее чем через час, первое жало вопьется в его живот, и чтобы он ни делал, чтобы ни говорил, ничто не изменит этого. Смерть придет за ним.

«Проклятые боги», пробормотал он, наращивая скорость своих упражнений – жима штанги, лежа на скамье.

«Ублюдки, все до одного», знакомый мужской голос проговорил позади него.

Движения Мэддокса не замедлились от непрошеного вторжения Торина. Вверх. Вниз. Вверх. Вниз. Уже два часа он сгонял свое разочарование, неудовлетворенность и злобу на боксерской груше, беговой дорожке и теперь на штанге. Пот стекал по его голой груди и рукам, соскальзывая по буграм его мышц чистыми речушками. Он должен истощиться мысленно, как был истощен физически, но его эмоции лишь становились темнее, могущественнее.

«Тебе не стоит быть здесь», сказал он.

Торин вздохнул. «Послушай. Я не намеревался перебивать, но кое-что произошло».

«Так позаботься об этом».

«Я не могу».

«Что бы это ни было, попробуй. Я не в форме для содействия». Эти последние несколько недель были той малостью, необходимой чтоб вызвать убийственный туман в его голове, когда никто вокруг него не был в безопасности. Даже его друзья. Особенно его друзья. Он не хотел, никогда не намеревался, но иногда был беспомощен против импульсов крушить и увечить.

«Мэддокс -».

«Я на грани, Торин», прокаркал он. «Я причиню больше вреда, чем добра».

Мэддокс знал свои пределы, знал их тысячи лет. С того рокового дня как боги избрали женщину для выполнения задания, что должно быть его. Пандора была сильна, сильнейший воин-женщина их времени. Но он был более сильный. Более способный. Все же его сочли слишком слабым, чтобы охранять dimOuniak, священный ларец – жилище демонов настолько гнусных, настолько вредоносных, что они не могли быть помещены даже в Преисподней. Как будто Мэддокс мог позволить его уничтожить. Огорчение разрослось в нем от оскорбления. Во всех них, всех воинах сейчас живущих здесь. Они усердно сражались для царя богов, убивали искусно и защищали основательно; их должны были избрать стражами. То, что их не избрали, было невыносимым стыдом. Они лишь думали проучить богов в ночь, когда стащили dimOuniak у Пандоры и высвободили ту ватагу демонов в ничего не подозревающий мир. Какими они были глупцами. Их план доказать свою силу провалился, когда ларец потерялся в драке, оставив воинов неспособными пленить опять ни одного злого духа. Разрушение и беспорядок вскоре воцарились, погружая мир в темноту, пока царь богов наконец не вмешался, проклиная каждого воина стать носителем демона. Подходяще проклятие. Воины выпустили зло, чтоб отомстить за свою уязвленную гордыню; теперь они будут вмещать его.

И так родились Повелители Преисподней.

Мэддокс получил Насилие, демона бывшего теперь такой же частью его как его легкие или сердце. Теперь, человек более не мог жить без демона, а демон не мог существовать без человека. Оны были сплетены вместе, две половинки целого. С первых мгновений, существо внутри него завлекало его творить злобные вещи, ненавистные вещи, а он был вынужден подчиняться. Даже когда это привело к тому, чтобы убить женщину – убить Пандору. Его пальцы сжали штангу так плотно, что суставы почти повыскакивали. За годы он научился контролировать некоторые из самых гнусных принуждений демона, но это была постоянная борьба и он знал, что мог быть разбит в любой момент. Что бы он ни отдал за единственный день спокойствия. Без сильнейшего желания вредить другим. Без битв внутри себя. Без забот. Без смерти. Лишь…умиротворение.

«Для тебя здесь небезопасно», сказал он своему другу, все еще стоявшему в дверях. «Ты должен уйти». Он поместил серебристый снаряд на подставку и приподнялся.

«Только Люсиену и Риесу позволено быть вблизи меня во время моей смерти». И лишь потому, что они играли свою роль в ней, сами не желая того. Они были так же беспомощны пред своими демонами, как Мэддокс.

«Еще час до того как это произойдет, так что…» Торин бросил ему полотенце. «Я рискну».

Мэддокс протянул руку из-за спины, поймал белую ткань и обернулся. Он обтер свое лицо. «Воды».

Ледяная бутылка была подброшена в воздух, прежде чем второй слог покинул его рот. Он ловко поймал ее, разбрызгивая влагу на грудь. Он выпил ледяное содержимое и осмотрел своего друга. Как обычно, Торин был одет во все черное и перчатки покрывали его руки. Светлые волосы волнами спадали ему на плечи, обрамляя лицо, которое смертные женщины считали чувственным праздником. Они не знали, что мужчина был фактически дьяволом в ангельской шкуре. Хотя должны были. Он практически светился непочтительностью, и нечестивый отблеск в его зеленых глазах заявлял, что он будет смеяться, вырезая ваше сердце. Или смеяться вам в лицо, пока вы будете вырезать его сердце. Чтобы выжить, он должен был находить юмор, где только мог. Как и все они.

Как каждый житель этой будапештской крепости, Торин был проклят. Он мог не умирать каждую ночь как Мэддокс, но не мог коснуться живого существа, кожа к коже, чтобы не заразить его болезнью. Торином владел дух Немочи. Он не ведал женского прикосновения более четырехсот лет. Он хорошо усвоил свой урок, поддаваясь похоти и лаская лицо возможной возлюбленной, принося тем самым чуму опустошающую деревню за деревней. Человека за человеком.

«Пять минут твоего времени», сказал решительно Торин. «Это все чего я прошу».

«Думаешь, мы будем наказаны за оскорбление богов сегодня?» ответил Мэддокс, игнорируя его требование. Если он не позволит просить у себя услуг, ему не придется чувствовать вины за отказ. Его друг издал еще один вздох. «Предположительно каждый наш вдох это наказание».

Действительно. Губы Мэддокса изогнулись в медленной, острой как бритва улыбке, когда он уставился в потолок. Ублюдки. Карайте меня и дальше, я бросаю вам вызов. Возможно тогда, в конце концов, он превратится в ничто. Хотя он сомневался, что богов они заботят. После наложения на них смертельного проклятья, они игнорировали их, делая вид, что не слышат их мольбы о прощении и отпущении грехов. Делая вид, что не слышат их обещаний и отчаянных предложений сделок. Что более они могут с ними сотворить, в любом случае? Ничто не может быть хуже, чем умирать снова и снова. Или быть лишенным всего доброго и хорошего…или хранить дух Насилия внутри своего ума и тела.

Вскакивая на ноги, Мэддокс бросил мокрое теперь полотенце и пустую бутылку для воды в ближайшую мусорную корзину. Он прошагал в дальний угол комнаты и скрепил руки над головой, наклоняясь в полукруглую нишу окон из окрашенного стекла и вглядываясь в ночь через единственную чистую секцию.

Он видел Рай. Он видел Ад. Он видел свободу, тюрьму, все и ничего. Он видел…дом.

Располагаясь на верху замковой горы, где была крепость, он напрямую обозревал город. Огни ярко сияли, розовые, голубые и пурпурные – они освещали сумрачно-бархатное небо, отражаясь в Дунае и обрамляя окутанные снегом деревья, возвышающиеся на местности. Ветер бушевал, снежинки танцевали и водили хороводы в воздухе.

Здесь он и остальные имели капельку секретности от остального мира. Здесь им было позволено приходить и уходить, не сталкиваясь с кучей вопросов.

Почему ты не стареешь? Почему эхо твоих воплей раздается в лесу каждую ночь? Почему ты иногда выглядишь словно чудовище?

Здесь, местные держали дистанцию, благоговейно, уважительно. «Ангелы», даже такой шепот слышал он во время редких столкновений со смертными. Если б только они знали.

Ногти Мэддокса слегка удлинились, вонзаясь в камень. Будапешт был городом величественной красоты, старомодного очарования и современных удовольствий, но он всегда чувствовал себя удаленным от этого. От замкового района, протянувшегося вдоль одной улицы, до ночных клубов, что выстраивались далее. От фруктов и овощей, которыми торговали на одном переулке, до живности, распродаваемой в другом. Возможно, это чувство разъединенности исчезло бы, исследуй он город, но в отличие от других, бродивших по желанию, он был пленен внутри крепости и прилегающих земель, так же как дух Насилия был пленен внутри ларца Пандоры тысячи лет назад.

Джена Шоуолтер

Темнейшая ночь (любительский перевод)

Глава первая.

Смерть приходила каждую ночь, медленно, болезненно, и каждое утро Мэддокс просыпался в постели, зная, что должен будет умереть снова. Это было его величайшим проклятием и вечной карой. Он пробежался языком по своим зубам, желая чтоб вместо этого было лезвие клинка на горле его врага. Большая часть дня уже прошла. Он слышал, как время утекало прочь, ядовитое «тик-так» в его мозгу, каждый удар часов как насмешливое напоминание о смертности и боли. Менее чем через час, первое жало вопьется в его живот, и чтобы он ни делал, чтобы ни говорил, ничто не изменит этого. Смерть придет за ним.

«Проклятые боги», пробормотал он, наращивая скорость своих упражнений – жима штанги, лежа на скамье.

«Ублюдки, все до одного», знакомый мужской голос проговорил позади него.

Движения Мэддокса не замедлились от непрошеного вторжения Торина. Вверх. Вниз. Вверх. Вниз. Уже два часа он сгонял свое разочарование, неудовлетворенность и злобу на боксерской груше, беговой дорожке и теперь на штанге. Пот стекал по его голой груди и рукам, соскальзывая по буграм его мышц чистыми речушками. Он должен истощиться мысленно, как был истощен физически, но его эмоции лишь становились темнее, могущественнее.

Торин вздохнул. «Послушай. Я не намеревался перебивать, но кое-что произошло».

«Так позаботься об этом».

«Я не могу».

«Что бы это ни было, попробуй. Я не в форме для содействия». Эти последние несколько недель были той малостью, необходимой чтоб вызвать убийственный туман в его голове, когда никто вокруг него не был в безопасности. Даже его друзья. Особенно его друзья. Он не хотел, никогда не намеревался, но иногда был беспомощен против импульсов крушить и увечить.

«Мэддокс -».

«Я на грани, Торин», прокаркал он. «Я причиню больше вреда, чем добра».

Мэддокс знал свои пределы, знал их тысячи лет. С того рокового дня как боги избрали женщину для выполнения задания, что должно быть его. Пандора была сильна, сильнейший воин-женщина их времени. Но он был более сильный. Более способный. Все же его сочли слишком слабым, чтобы охранять dimOuniak, священный ларец – жилище демонов настолько гнусных, настолько вредоносных, что они не могли быть помещены даже в Преисподней. Как будто Мэддокс мог позволить его уничтожить. Огорчение разрослось в нем от оскорбления. Во всех них, всех воинах сейчас живущих здесь. Они усердно сражались для царя богов, убивали искусно и защищали основательно; их должны были избрать стражами. То, что их не избрали, было невыносимым стыдом. Они лишь думали проучить богов в ночь, когда стащили dimOuniak у Пандоры и высвободили ту ватагу демонов в ничего не подозревающий мир. Какими они были глупцами. Их план доказать свою силу провалился, когда ларец потерялся в драке, оставив воинов неспособными пленить опять ни одного злого духа. Разрушение и беспорядок вскоре воцарились, погружая мир в темноту, пока царь богов наконец не вмешался, проклиная каждого воина стать носителем демона. Подходяще проклятие. Воины выпустили зло, чтоб отомстить за свою уязвленную гордыню; теперь они будут вмещать его.

И так родились Повелители Преисподней.

Мэддокс получил Насилие, демона бывшего теперь такой же частью его как его легкие или сердце. Теперь, человек более не мог жить без демона, а демон не мог существовать без человека. Оны были сплетены вместе, две половинки целого. С первых мгновений, существо внутри него завлекало его творить злобные вещи, ненавистные вещи, а он был вынужден подчиняться. Даже когда это привело к тому, чтобы убить женщину – убить Пандору. Его пальцы сжали штангу так плотно, что суставы почти повыскакивали. За годы он научился контролировать некоторые из самых гнусных принуждений демона, но это была постоянная борьба и он знал, что мог быть разбит в любой момент. Что бы он ни отдал за единственный день спокойствия. Без сильнейшего желания вредить другим. Без битв внутри себя. Без забот. Без смерти. Лишь…умиротворение.

«Только Люсиену и Риесу позволено быть вблизи меня во время моей смерти». И лишь потому, что они играли свою роль в ней, сами не желая того. Они были так же беспомощны пред своими демонами, как Мэддокс.

«Еще час до того как это произойдет, так что…» Торин бросил ему полотенце. «Я рискну».

Мэддокс протянул руку из-за спины, поймал белую ткань и обернулся. Он обтер свое лицо. «Воды».

Ледяная бутылка была подброшена в воздух, прежде чем второй слог покинул его рот. Он ловко поймал ее, разбрызгивая влагу на грудь. Он выпил ледяное содержимое и осмотрел своего друга. Как обычно, Торин был одет во все черное и перчатки покрывали его руки. Светлые волосы волнами спадали ему на плечи, обрамляя лицо, которое смертные женщины считали чувственным праздником. Они не знали, что мужчина был фактически дьяволом в ангельской шкуре. Хотя должны были. Он практически светился непочтительностью, и нечестивый отблеск в его зеленых глазах заявлял, что он будет смеяться, вырезая ваше сердце. Или смеяться вам в лицо, пока вы будете вырезать его сердце. Чтобы выжить, он должен был находить юмор, где только мог. Как и все они.

Как каждый житель этой будапештской крепости, Торин был проклят. Он мог не умирать каждую ночь как Мэддокс, но не мог коснуться живого существа, кожа к коже, чтобы не заразить его болезнью. Торином владел дух Немочи. Он не ведал женского прикосновения более четырехсот лет. Он хорошо усвоил свой урок, поддаваясь похоти и лаская лицо возможной возлюбленной, принося тем самым чуму опустошающую деревню за деревней. Человека за человеком.

«Пять минут твоего времени», сказал решительно Торин. «Это все чего я прошу».

«Думаешь, мы будем наказаны за оскорбление богов сегодня?» ответил Мэддокс, игнорируя его требование. Если он не позволит просить у себя услуг, ему не придется чувствовать вины за отказ. Его друг издал еще один вздох. «Предположительно каждый наш вдох это наказание».

Действительно. Губы Мэддокса изогнулись в медленной, острой как бритва улыбке, когда он уставился в потолок. Ублюдки. Карайте меня и дальше, я бросаю вам вызов. Возможно тогда, в конце концов, он превратится в ничто. Хотя он сомневался, что богов они заботят. После наложения на них смертельного проклятья, они игнорировали их, делая вид, что не слышат их мольбы о прощении и отпущении грехов. Делая вид, что не слышат их обещаний и отчаянных предложений сделок. Что более они могут с ними сотворить, в любом случае? Ничто не может быть хуже, чем умирать снова и снова. Или быть лишенным всего доброго и хорошего…или хранить дух Насилия внутри своего ума и тела.

Вскакивая на ноги, Мэддокс бросил мокрое теперь полотенце и пустую бутылку для воды в ближайшую мусорную корзину. Он прошагал в дальний угол комнаты и скрепил руки над головой, наклоняясь в полукруглую нишу окон из окрашенного стекла и вглядываясь в ночь через единственную чистую секцию.

Он видел Рай. Он видел Ад. Он видел свободу, тюрьму, все и ничего. Он видел…дом.

Располагаясь на верху замковой горы, где была крепость, он напрямую обозревал город. Огни ярко сияли, розовые, голубые и пурпурные – они освещали сумрачно-бархатное небо, отражаясь в Дунае и обрамляя окутанные снегом деревья, возвышающиеся на местности. Ветер бушевал, снежинки танцевали и водили хороводы в воздухе.

Почему ты не стареешь? Почему эхо твоих воплей раздается в лесу каждую ночь? Почему ты иногда выглядишь словно чудовище?

Ногти Мэддокса слегка удлинились, вонзаясь в камень. Будапешт был городом величественной красоты, старомодного очарования и современных удовольствий, но он всегда чувствовал себя удаленным от этого. От замкового района, протянувшегося вдоль одной улицы, до ночных клубов, что выстраивались далее. От фруктов и овощей, которыми торговали на одном переулке, до живности, распродаваемой в другом. Возможно, это чувство разъединенности исчезло бы, исследуй он город, но в отличие от других, бродивших по желанию, он был пленен внутри крепости и прилегающих земель, так же как дух Насилия был пленен внутри ларца Пандоры тысячи лет назад.

Его ногти удлинялись далее, становясь почти когтями. Размышления о ларце всегда омрачали его настроение. Ударь стену, завлекало Насилие. Разрушь что-нибудь. Вреди, убивай. Ему бы хотелось уничтожить богов. Одного за другим. Обезглавить их, может быть. Вырвать их почерневшие, гнилые сердца, определенно.

Демон замурлыкал в одобрении.

Конечно же он мурлычет сейчас, подумал Мэддокс с отвращением. Любая жажда крови, неважно кто жертвы, встречала поддержку у существа. Хмурясь, он бросил ее один разгоряченный взгляд на небеса. Они с демоном были соединены так давно, но он помнил Тот день четко. Вопли невинных в его ушах, люди истекающие кровью повсюду вокруг него, страдающие, умирающие, демоны, пожиравшие их плоть в восторженном безумии. Лишь когда Насилие было помещено внутрь его тела, он утратил связь с реальностью. Не было ни звуков, ни образов. Лишь всепоглощающая тьма. Он не обрел своих ощущений, пока кровь Пандоры не забрызгала его грудь, ее последний вдох не отразился в его ушах. Она не была его первым убийством – или последним – но была единственной женщиной встретившейся с его мечом. Ужас наблюдать это когда-то полное жизни женское обличие сломанным и сознавать свою ответственность за это… До сего дня он не мог смириться с чувством вины, сожалением. Со стыдом и с печалью.

С той поры он поклялся делать все необходимое для контроля демона, но было уже слишком поздно. В бешенстве Зевс наложил на него еще одно проклятие: каждый раз в полночь умирать точно как Пандора – от удара меча в живот, шесть адских раз. Единственное отличие было в том, что ее мучения закончились через мгновения.

Его мучения будут длиться вечно.

Он выдвинул челюсть, пытаясь расслабиться перед очередным приступом агрессии. Не ему одному суждено страдать, напомнил он себе. Другие воины получили своих собственных демонов – буквально и фигурально. Торин был хранителем Болезни. Люсиен хранил Смерть. Рейес – Боль. Аэрон – Гнев. Парис – Разврат.

Почему ему не достался последний? Он мог бы отправляться в город в любое время, владеть любой понравившейся женщиной, упиваясь каждым звуком, каждым прикосновением.

Будучи собой, он не мог далеко путешествовать. Также не мог позволять себе находиться рядом с женщинами длительные промежутки времени. Если демон возьмет верх или он не сможет вернуться домой до полуночи, и кто-то найдет его мертвым и похоронит – или хуже, кремирует…

Как бы он желал, чтоб такой случай прекратил его жалкое существование. Ему следовало давно уйти и позволить изжарить себя в Преисподней. Или возможно ему стоило спрыгнуть с самой высокой крепостной башни и выбить мозг из черепа. Но нет. Неважно что он делал, он просто просыпался снова, прижженный также хорошо как рана.

«Ты уже давненько таращишься в окно», проговорил Торин. «Тебе не любопытно, что случилось?».

Его друг изогнул черную бровь, чей цвет ярко контрастировал с его серебряно-белыми волосами. «Я понимаю, что ответ на мой вопрос – «нет». Ты хотя бы успокоился?».

Был ли он когда-либо действительно спокоен. «Спокоен настолько, насколько такое существо как я может быть».

«Прекрати скулить. Я кое-то должен тебе показать, и не пытайся мне отказать на этот раз. Мы можем обговорить причину моего вторжения к тебе по дороге». Без лишних слов, Торин развернулся и зашагал из комнаты.

Мэддокс оставался несколько мгновений на месте, наблюдая, как его друг исчезает за углом. Прекратить скулить, сказал Торин. Да, это точно то, чем она занимался. Любопытство и искривленное желание позабавиться отбросили его смертельное настроение, и Мэддокс ступил из гимнастического зала в коридор. Холодные потоки воздуха кружились вокруг него, полные влаги и четких ароматов зимы. Он заметил Торина в нескольких футах поодаль и прошествовал вперед, быстро приближаясь.

«Что тут происходит?».

«Наконец-то. Заинтересован», лишь был его ответ.

«Если это одна из твоих шуток…». Как-то Торин заказал сотни надувных кукол и поместил их повсюду в крепости, все, потому что Парис по-дурацки жаловался на нехватку женского общества в городе. Пластиковые «дамы» таращились из каждого угла, их большие глаза и «трахни меня» тела насмехались над всеми проходящими мимо.

Такие вещи случались, когда Торин скучал.

«Я бы не тратил свое время, чтоб дурачить тебя», сказал Торин, не оборачиваясь. «У тебя, друг мой отсутствует чувство юмора».

Пока Мэддокс продолжал идти, каменные стены тянулись с обеих сторон; подсвечники мерцали, пульсируя светом и огнем, отбрасывая тени с золотом. Жилище Проклятых, как нарек это место Торин, было возведено сотни лет назад. Хотя они обновили его, как могли, возраст выявлял себя в опадающих камнях и износившихся полах.

«Где все?» Мэддокс спросил, лишь после сообразив, что не заметил никого из остальных.

«Думаешь, Парис будет закупать продовольствие лишь потому, что наши закрома почти пусты и это его единственная обязанность, но нет. Он в поисках новой женщины».

Счастливый ублюдок. Одержимый Развратом, Парис не мог спать с одной женщиной дважды, потому он совращал новую – или двух, или трех – каждый день. Единственное неудобство?

Если он не мог найти женщину, он был вынужден делать вещи, о которых Мэддокс даже не хотел раздумывать. Вещи, заставляющие нормального темпераментного мужчину сгибаться над унитазом, выдавая содержимое своего желудка. Хотя в такие моменты зависть Мэддокса утихала, она всегда возвращалась, когда Парис разглагольствовал о своих победах. Мягкое касание бедра… встреча с разгоряченной кожей…стоны экстаза…

«Аэрон…Приготовься», начал Торин, «потому что это главная причина по которой я выследил тебя».

«Что-то с ним произошло?» требовательно произнес Мэддокс, пока темнота застилала его мысли и злость заполонила его. Круши, уничтожай, Насилие кричало внутри него, скребясь в углах мозга. «Он поранен?»

Аерон мог быть бессмертен, но его можно было повредить. Даже убить – это искусство они все обнаружили самым плохим из возможных способов.

«Ничего подобного», заверил его Торин.

Медленно, он расслабился и постепенно Насилие отступило.

«Что тогда? Расчищал беспорядок и выкинул что-то нужное?» Каждый воин имел свои особенные обязанности. Это был их способ поддерживать хоть какое-то подобие порядка посреди хаоса, царившего в их собственных душах. Аероновым заданием была уборка, то на что он жаловался ежедневно. Мэддокс заботился о починке жилища. Торин играл с акциями и облигациями, богам лишь ведомо, что это такое, обеспечивая их деньгами. Люциен занимался всей документацией, а Рейес снабжал оружием.

«Боги…призвали его».

Мэддокс замер, шок на мгновение ослепил его. «Что?» Определенно ему послышалось.

«Боги призвали его», терпеливо повторил Торин.

Но Греки не разговаривали ни с одним из них со дня гибели Пандоры. «Что им надо? И почему я слышу об этом только сейчас?»

«Первое, никто не знает. Мы смотрели фильм, когда он неожиданно выпрямился в кресле, онемевший, словно больше не было никого дома. Несколькими секундами позже он рассказал нам, что был призван. Никто из нас даже не успел отреагировать – только что Аерон был с нами, и тут его не стало».

Мускул дернулся ниже его глаза. «Тебе все же следовало мне сказать».

«Пока вблизи тебя были гантели? Умоляю. Я Болезнь, а не Глупость».

Это было…это было…Мэддокс не хотел размышлять, что это было, но не мог остановить ход мысли. Иногда Аерон, хранитель Гнева, полностью терял контроль над своим демоном и затевал мстительное неистовство, карая смертных за их осознанные грехи. Накладут ли на него теперь второе проклятие за его проступки, подобно Мэддоксу столетия назад.

«Если он не вернется таким же, как ушел, я найду способ взять приступом небеса и зарезать каждое божественное существо, что мне встретиться».

«Твои глаза мерцают ярко-красным», произнес Торин. «Послушай, мы все в замешательстве, но Аерон вернется вскоре и расскажет нам что происходит».

Справедливо. Он заставил себя расслабиться. Опять. «Еще кого-то призывали?»

«Нет. Люциен собирает души. Рейес, боги-знаю-где, наверняка ранит себя».

Он должен был знать. Хотя Мэддокс невыносимо страдал каждую ночь, он жалел Рейеса, который не мог прожить и часа без причиняемых самому себе мучений.

«Что еще ты хочешь мне сказать?» Мэддокс слегка коснулся кончиками пальцев двух высоких колонн, что примыкали к лестнице, прежде чем начинать подьём.

«Думаю, лучше будет, если я покажу тебе».

Будет это хуже чем объявленная новость про Аерона? Мэддокс гадал, шагая мимо комнаты развлечений. Их святилище. Светлица, создавая которую они не пожалели трат, была заполнена шикарной мебелью и всеми удобствами, которых воин мог желать. Имелся холодильник, переполненный изысканными винами и пивом. Бильярдный стол. Кольцо для баскетбола. Большой плазменный экран даже сейчас высвечивал изображение трех обнаженных женщин в середине оргии.

Торин не ответил, но ускорил шаги, ни разу не взглянув на экран.

«Неважно», пробормотал Мэддокс. Направлять внимание Торина на что-либо плотское было излишне жестоко. Мужчина, давший обет целибата, должен был жаждать секса – прикосновения – всеми фибрами своего естества, но он никогда не даст себе возможности предаться этому.

Даже Мэддокс наслаждался женщиной при случае.

Его возлюбленными обычно становились бывшие Париса, те достаточно глупые девицы, что пытались последовать за ним домой, надеясь снова разделить с ним ложе, не представляя насколько невозможным это было. Они всегда были опьяненными сексуальным возбуждением, как последствием приветствия Разврата, потому редко беспокоились кто, в конце концов, проскользнет меж их бедер. В большинстве случаев, они были слишком счастливы принять Мэддокса взамен – хотя это было безличное соединение, настолько же эмоционально пустое, насколько и физически удовлетворительное.

Так и должно быть. Для защиты своих тайн воины не допускали людей внутрь крепости, принуждая Мэддокса уводить женщин наружу в прилегающий лесок. Он предпочитал брать их стоящими на руках и коленях, не смотря им в лицо, быстрым единением, что не пробудит Насилие и не принудит его сделать вещи, что будут преследовать всегда и в любой реальности. После Мэддокс отсылал женщину домой, предупреждая: не возвращайся никогда или умрешь. Это было просто. Позволять более длительное знакомство было бы глупо. Он мог привязаться к ней, и определенно причинил бы ей боль, что лишь обрушило бы еще больше вины и стыда на него.

Хотя, как-нибудь, ему бы хотелось медленно провести время с женщиной, как это мог Парис. Ему бы хотелось целовать и лизать все ее тело; хотелось бы тонуть в ней, полностью теряя себя, без боязни падения контроля, что заставило бы его поранить ее.

Достигнув наконец комнат Торина, он выкинул эти мысли из головы. Время, проведенное в мечтаниях – потерянное время, он хорошо это знал.

Он осмотрелся. Он бывал в этой комнате ранее, но не помнил компьютерной системы у стены или множества мониторов, телефонов и различной другой техники, расположенной повсюду. В отличие от Торина, Мэддокс избегал большинства технологий, поскольку так и не привык к быстрому изменению вещей – словно каждое улучшение также быстро удаляло его от того беззаботного воина, каким он был когда-то. Хотя и соврал бы, утверждая, что не радовался удобствам, предоставляемым этими новинками.

Завершив осмотр, он обернулся к другу. «Овладеваешь миром?»

«Неа. Лишь наблюдаю его. Это лучший способ защиты для нас, и лучший способ заработать немного монет». Торин шлепнулся в мягкое вертящееся кресло перед наибольшим экраном и принялся печатать на клавиатуре. Он из потухших мониторов засветился, черный экран запестрел серым и белым цветами. «Вот, что я хотел тебе показать».

Осторожно, чтоб не коснуться друга, Мэддокс шагнул вперед. Неясное пятно постепенно стало толстыми, непрозрачными линиями. Деревья, понял он. «Мило, но я не испытывал ужасной потребности это увидеть».

«Терпение».

«Поторапливайся», парировал он.

Торин бросил на него косой взгляд. «Раз ты так любезно просишь…Я поставил тепловые датчики и скрытые камеры вокруг нашей территории, таким образом, я всегда знаю, если кто-то забредет». Еще пара секунд записи и изображение на экране двинулось вправо. Потом была быстрая вспышка красного, мгновение и пленка продолжилась.

«Вернись», произнес Мэддокс, напрягаясь. Он не был экспертом наблюдения. Нет, его умение состояло в фактическом убийстве. Но даже он знал, что являла собой та красная вспышка. Тепло тела.

Сигнал, сигнал, сигнал и красный срез вновь поглотил экран.

«Человек?» поинтересовался он. Силуэт был мал, почти изящен.

«Определенно».

«Мужчина или женщина?»

Торин пожал плечами. «Похоже, женщина. Слишком велика для ребенка, слишком мала для взрослого мужчины».

Едва ли кто-либо рисковал прогуливаться по мрачному холму в это время ночи. Или даже дня. Был ли он слишком призрачным, слишком мрачным или это было признаком уважения местных, Мэддокс не знал. Но он мог сосчитать на пальцах одной руки всех разносчиков, желающих исследований детей и женщин, крадущихся за сексом, что осмелились на такое путешествие за прошлый год.

«Одна из возлюбленных Париса?» поинтересовался он.

«Возможно. Или…»

«Или?» подтолкнул он, когда его друг засомневался.

«Ловец», угрюмо сказал Торин. «Наживка, что более вероятно».

Мэддокс сжал губы в жесткую линию. «Теперь знаю – ты дразнишь меня».

«Подумай. Разносчик всегда приходит с коробками, а девчонки Париса всегда мчаться прямиком к передней двери. Эта ходит кругами и с пустыми руками, останавливается каждые пару минут и делает что-то у деревьев. Закладывает динамит в попытке поранить нас, возможно. Или камеры, чтобы следить за нами».

«У нее пустые руки».

«Динамит и камеры достаточно малы для маскировки».

Он помассировал тыльную часть шеи. «Ловцы не выслеживали и не терзали нас со времен Греции».

«Возможно, их дети и дети их детей искали нас все это время. Возможно, они в конце концов нашли нас».

Страх неожиданно зашевелился в животе Мэддокса. Сначала шокирующее призвание Аэрона, а теперь непрошеный посетитель. Простое совпадение? Его мысли перенеслись назад в те черные дни в Греции, дни войны и дикости, воплей и смерти. В те дни воины были более демонами, чем людьми. В те дни тяга к разрушению диктовала каждый их поступок, и людские тела усеивали улицы.

Ловцы вскоре восстали из пытаемых масс, лига смертных намерившихся изничтожить тех, кто выпустил такое зло, и была порождена кровавая вражда. Сражения в которых он боролся, с лязгом мечей и бушующим огнем пожаров, горящей плотью… И мир, как нечто из сказаний и легенд…

Однако величайшим оружием Ловцов было прелестное коварство. Они обучали женщин-Наживок соблазнять и отвлекать внимание, пока они внезапно нападали, убивая. Так они устроили убийство Бадена, хранителя Недоверия. Они не смогли убить самого демона, однако, и он выпрыгнул из подкошенного тела, сумасшедший, обезумевший, искаженный потерей своего носителя.

Где демон обитал сейчас, Мэддокс не ведал.

«Боги определенно ненавидят нас», сказал Торин. «Как можно лучше навредить нам, чем послав Ловцов как раз тогда, когда мы наконец-то отхватили себе кусочек мирной жизни?»

Его страх усилился. «Они не пожелали бы, чтоб демоны, обезумившие без нас, высвободились в мир. Не так ли?»

«Кому ведомы причины хоть одного их действия». Утверждение, без намека вопроса. Никто из них действительно не понимал богов, даже после всех этих веков. «Нам надо что-то предпринять, Мэддокс»

Его взгляд скакнул к часам и он напрягся. «Звони Парису».

«Уже звонил. Он не отвечает по сотовому».

«Звони -»

«Думаешь, я бы действительно беспокоил тебя так близко к полуночи, если бы был кто-нибудь еще?» Торин крутнулся в кресле, глядя на него с внушающей страх определенностью. «Только ты».

Мэддокс встряхнул головой. «Очень скоро, я буду умирать. Мне нельзя быть вне этих стен».

«Также нельзя и мне». Что-то темное и опасное мерцало в глазах Торина, что-то ожесточенное, превращая зеленый в ядовито-изумрудный. «Ты, по крайней мере, не уничтожишь всю человеческую расу своим выходом».

«Торин -»

«Тебе не побить этот аргумент, Мэддокс, потому хватит тратить зря время»

Он запустил руку в свои волосы, длиной по подбородка, выражая расстройство.

Мы должны бросить это умирать снаружи, заявило Насилие. Это – человека.

«Что если это Ловец», сказал Торин, будто слыша его мысли, «Что если это Наживка? Мы не можем позволить ей жить. Она должна быть уничтожена».

«А если это невинный и мое проклятье смерти нагрянет?» парировал Мэддокс, подавляя демона насколько это было возможно.

Чувство вины промелькнуло в выражении лица Торина, словно каждая забранная им жизнь кричала в его сознании, умоляя его спасти тех, кого он мог. «Это риск, на который мы должны пойти. Мы – не те монстры, какими хотели бы видеть нас демоны».

Мэддокс стиснул зубы. Он не был жестоким человеком; не был чудовищем. Не бессердечным. Он ненавидел волны безнравственности, постоянно пытающиеся его захлестнуть. Ненавидел то, что делал, чем он был – и во что может превратиться, если когда-нибудь перестанет сопротивляться этим черным побуждениям и злым помыслам.

«Где сейчас человек?» спросил он. Он отправиться в ночь, даже если ему это дорого обойдется.

«На берегу Дуная».

Пятнадцатиминутная пробежка. У него достаточно времени вооружиться, найти человека, провести его в безопасное место, если это невинный, или убить, смотря по обстоятельствам, а затем вернуться в крепость. Если что-нибудь задержит его, он может умереть вне стен крепости. Кто-то другой, достаточно глупый, чтоб бродить по горе, попадет в опасность. Когда придет первая боль, он отступит пред Насилием и те черные пожелания поглотят его.

У него не будет другой цели, кроме разрушения.

«Если я не вернусь до полуночи, пусть остальные ищут мое тело, так же как Люциена и Рейеса». И Смерть и Боль приходили к нему каждую полночь, неважно где был Мэддокс. Боль наносила удары, а Смерть сопровождала его душу в ад, где она оставалась мучимая огнем и демонами такими же отвратительными, как и Насилие, до утра.

К сожалению, Мэддокс не мог обеспечить безопасность своих друзей в открытом пространстве. Он мог поранить их прежде, чем они завершат свои обязанности. А если он поранит их, то страдания от этого, будут дополнением к агонии проклятья смерти, что посещает его каждую ночь.

«Пообещай мне», произнес он.

Мрачно глядя, Торин кивнул. «Будь осторожен, мой друг».

Он зашагал из комнаты, в его движениях сквозила поспешность. На полпути в коридор, Торин крикнул, «Мэддокс. Возможно, ты захочешь взглянуть на это».

Возвращаясь, он испытал новый приступ страха. Что на этот раз? Что может быть хуже? Подойдя к мониторам, он вопросительно изогнул бровь, молча приказывая Торину поторапливаться.

Проклятье. Мэддокс изучил четыре новых красных силуэта, один больше другого. Они понемногу приближались. Да, все и вправду может оказаться препаршиво. «Я с ними разберусь», произнес он «Со всеми». Чем больше он поддавался эмоциям, тем убыстрялся его шаг.

Он добрался до своей спальни и направился прямиком к кладовке, минуя кровать, единственную вещь из мебели в комнате. Он разбил туалетный столик, зеркало и кресла в одном из приступов ярости.

Однажды он был достаточно глуп чтобы заполнить помещение успокаивающими водопадами, растениями, любыми мелочами, распространяющими умиротворение и смягчающими натянутые нервы. Ничто из этого не сработало, и было разбито вдребезги в считанные мгновения, едва демон взял верх. С тех пор он то, что Парис называл минималистским стилем.

У него все еще была кровать по той единственной причине, что она была железной, и Рейесу требовалось что-то, к чему его приковывать, когда приближалась полночь. Они хранили в изобилии матрасы, простыни, цепи и железные намордники в одной из соседних комнат. На всякий случай.

Поторапливайся! Он набросил футболку через голову, натянул ботинки и прикрепил кинжалы на запястья, талию и щиколотки. Никаких пистолетов. Он и Насилие соглашались в одном – враг должен умирать вблизи и видеть лицо убивающего.

Если кто-либо в лесу является Ловцами или Наживкой, ничто не спасет их теперь.

Глава вторая.

Эшлин Дэрроу дрожала на ледяном ветру. Пряди светло каштановых волос хлестали ее по глазам; она заправляла их за свои пульсирующие уши дрожащей рукой. Так она все равно не могла рассмотреть много. Ночь была черна, заполнена туманом и снегопадом. Лишь немногие из золотых лучей лунного света были достаточно сильны, чтоб пробиться сквозь высоченные, покрытые снегом деревья.

Так такой прекрасный пейзаж мог быть таким вредоносным для человеческого тела?

Она вздыхала, и изморось образовывалась на ее лице. Она должна была бы отдыхать в самолете, летящем обратно в Штаты, но вчера она разузнала нечто слишком чудесное, чтобы устоять пред соблазном. Надежда завладела ею, и ранеее этим вечером она помчалась сюда без раздумий, без сомнений, хватаясь за первую возможность узнать, было ли то правдой.

Где-то на просторах этого леса обитали люди со странными способностями, которых, казалось, никто не мог объяснить. Что именно они могли творить, она не знала. Она знала лишь, что нуждалась в помощи. Отчаянно. И она рискнула бы чем угодно, всем, чтобы поговорить с этими могущественными людьми.

Эшлин стоило лишь встать на любое место, и она слышала каждый разговор, что произошел там, неважно сколько времени прошло. Настоящее, прошедшее, на любом и каждом языке, не имело значения. Она могла слышать их в своих мыслях, даже переводить их. Дар, предполагали некоторые. Кошмар, знала она.

Холодный ветер ударил ее, и она прислонилась к дереву, используя его в качестве щита. Вчера, когда она приехала в Будапешт с несколькими коллегами по Международному Институту парапсихологии, она стояла в центре города и выискивала интересные новости из диалогов. Ничего нового для нее…пока она не расшифровала значения слов.

Они могут поработить тебя одним лишь взглядом.

Один из них имеет крылья и летает при полной луне.

Тот, что покрытый шрамами, может исчезать по своему желанию.

Они никогда не стареют.

Они должно быть ангелы.

Даже их жилище вызывает ощущение мурашек по коже – прямиком из фильма ужасов. Спрятанное на вершине холма, с темными углами, и проклятье, даже птицы не пролетают мимо.

Стоит на их убить?

Они волшебники. Они облегчили мои мучения.

Так много людей, в настоящем и в прошлом, очевидно, верили, что эти люди использовали нечеловеческие способности, что они обладали необычайными умениями. Что если эти люди могут помочь ей? Облегчили мои мучения, сказал кто-то.

«Может они смогут облегчить мои», Эшлин бормотала сейчас. В течение годов и во всех уголках мира она слушала слухи о вампирах, оборотнях, гоблинах и ведьмах, богах и богинях, демонах и ангелах, чудовищах и феях. Она даже привела институтских исследователей к порогу многих из тех созданий, доказывая, что они фактически существуют.

Целью деятельности Института, в конце концов, и было находить, наблюдать и изучать паранормальных существ и определять какую выгоду мир мог получить от их наличия. И однажды, работа в качестве паранормального слушателя могла оказаться ее спасением, также.

Довольно странно, что не она привела Институт в Будапешт, как дело обычно обстояло с новыми назначениями. Она не слышала ни слова про Будапешт ни в одном из недавних засеченных ею разговоров. Но они все же привезли ее сюда, прося прислушаться к любым обсуждениям демонов.

Она знала, что лучше не спрашивать, зачем. Ответ, не зависимо от вопроса, был всегда один: засекречено.

Сделав, как приказано, она узнала, что немногие местные считают живущих на вершине холма людей демонами. Плохими, злобным. Большинство, однако, думали, что они ангелы. Ангелы, держащиеся обособленно – все кроме одного, который предположительно любил укладывать в постель любую особь женского пола. Он был наречен Инструктором Оргазма одной хихикающей троицей, что провела «одну, славную» ночку с ним. Ангелы, которые посредством лишь одного своего присутствия, сохраняли преступность на низком уровне. Ангелы, одаривавшие деньгами общество и заботившиеся о прокорме бездомных.

Сама Эшлин сомневалась, что такие добродетели были одержимыми. Демоны были неизменно злобными, безразличными ко всем окружающим. Но были ли те люди, живущими на земле ангелами или просто обычными людьми с необычайными способностями? Она молилась, чтоб они могли ей помочь, так как никто другой был не в состоянии. Она молилась, чтоб они могли научить ее как блокировать голоса, или даже помогли избавиться от этой способности полностью.

Мысль была опьяняющей, и ее губы растянулись в медленной улыбке. Улыбка быстро увяла, однако, когда очередной порыв ветра пронизал ее жакет и свитер и впился в ее кожу. Она была здесь уже больше часа, и продрогла до костей. Остановка для отдыха (опять) не была самой разумной идеей. Ее взгляд взобрался по горе. Сквозь разрыв в облаках, внезапный луч янтарного света упал вниз и осветил массивный угольно-черный замок. Туман, клубящийся у подножья, манил ее призрачными пальцами. Местечко выглядело точно так, как сказал голос, размышляла она, укрытое тенями и призраками до самой вершины – фильм ужасов воплощенный в жизнь.

Это не удержало ее. Совсем наоборот. Я почти там, подумала она счастливо, продолжая с трудом взбираться на холм. Мышцы бедер уже порядком ныли из-за увертывания от веток и перескакивания через торчащие корни, но это мало ее волновало. Она продолжала движение.

Пока, десятью минутами позже, ей не пришлось остановиться в тысячный раз, неспособной сделать следующий шаг на своих трясущихся, утомленных ногах, превратившихся в глыбы льда.

«Нет», простонала она. Не теперь. Растирая ноги чтоб согреть их, она вновь изучила расстояние. Ее глаза широко распахнулись, когда она сообразила, что замок не казался хоть немного ближе. Фактически, он даже отдалялся.

Эшлин тряхнула головой от изумленного отчаяния. Проклятье! Что ей надо сделать, чтоб добраться до места? Отрастить крылья и лететь?

Даже если я потерплю неудачу, я не жалею о приходе сюда. Бездумно и неспланировано, да, об этом она сожалела, но ей надо было попытаться. Неважно насколько это глупо, она просто должна была попытаться. Она бы совершила поход голой и босой, если б потребовалось. Что угодно за шанс быть нормальной.

Ей нравилось то, что она помогала оберегать мир с помощью своего – ха – дара, но претерпеваемые при этом мучения были слишком огромными. Конечно, был другой способ помочь ей. Немного тишины, и она могла бы подумать об этом. Дыхательные упражнения и медитация лишь немного помогали утихомирить ее разум.

Она потерла ноги еще неистовей, это воздействие наконец-то растопило немного внутреннего льда и побудило ее вновь к движению.

Ok itt. Tudom ok, услышала она, проходя мимо узловатого, корявого дерева.

Кто-то другой произнес, Какая ты милашка, не так ли?

«Так и есть, спасибо», ответила она, надеясь, что звук ее голоса затмит остальные. Не тут то было. Глубокий вдох, глубокий выдох.

Когда она продолжила упорно идти вперед, разные разговоры из разных времен вплыли в ее сознание, накладываясь друг на друга в ее мозгу. Большинство на венгерском, некоторые на английском, и это приводило их в еще больший беспорядок.

Да. Да! Коснись меня. Там, да, там.

Barhol as en kardom? En nem tudom holvan Еще раз вкусить его губы, и я позабуду о нем, мне нужен еще всего лишь раз.

Эшлин застряла в ветках и камнях, слова перемешивались, становились громче. Еще громче. Ее сердце колотилось в груди и она едва удерживалась от вопля разочарования. Глубокий вдох, глубокий вы…

Если ты постучишь в дверь, тебя отымеют как животное и я обещаю, что тебе понравиться каждая минута этого.

Она заткнула уши, даже зная, что это не сработает.

«Иди», повторила она, слова звенели в такт ее шагам. Она проделала весь этот путь; она сможет еще немного. «Найди их».

Когда она рассказал Профессору МакИнтошу, вице президенту Института, а также ее начальнику и куратору, что узнала про этих людей, он лишь кратко ей кивнул и бросил «Отличная работа» – его наивысшая мера похвалы.

Затем она попросила, чтоб ее доставили в шато на вершине этого внушительного холма.

«Ни в коем случае», ответил он отворачиваясь. «Они могут быть демонами, судя по описаниям некоторых из местных жителей».

«Или они точно также могут быть ангелами, как считает большинство».

«Ты не будешь рисковать собой, Дэрроу». Тогда он и приказал ей паковать свои вещи и приготовил машину, чтоб отвезти ее к отлету в аэропорт. Так он и поступал всегда, когда ее часть работы – «обеспечение ушами» – была завершена.

МакИнтош заботился о ней и ее безопасности, это она знала. В конце концов, он присматривал за нею больше пятнадцати лет, взяв под свое крыло, когда она была запуганным ребенком, чьи родители не знали, как облегчить страдания своей «одаренной» дочери. Он даже читал ей сказки, чтоб научить ее тому, что мир был местом для магии и бесконечных возможностей, местом, где никто – даже такая как она – не должен чувствовать себя чудаком. Пока он присматривал за ней, она также узнала, что ее способность была важна для его карьеры. Что Институт и вполовину не работал бы так эффективно без нее, в результате чего она была чем-то вроде залога в его глазах. Потому то она и не чувствовала вины, что сбежала сюда, лишь он отвернулся.

Онемевшими пальцами Эшлин вновь откинула волосы с лица. Возможно, ей стоило расспросить местных о более удобном пути, но голоса были слишком громкими, лишком выбивающими из колеи в самом сердце города. Более того, она опасалась, что сотрудник Института заметит ее и заберет.

Возможно все же стоило рискнуть, чтоб избежать этого лишающего сил холода.

Есть один путь узнать правду. Ударь в сердце и посмотри умрет ли он, произнес голос, привлекая ее внимание.

О, так хорошо. Умоляю, еще Отвлекшись, Эшлин зацепилась за упавшую ветку. Упала, приземляясь с болезненным вздохом. Острые камни впились в ее ладони и разодрали ее джинсы. Долгое время она не шевелилась. Не могла.

Слишком холодно, она подумала. Слишком громко.

Пока она так лежала, ее силы, казалось, иссякли полностью. Ее виски пульсировали, голоса по-прежнему атаковали ее. Закрывая глаза, она крепко стянула отвороты пиджака и сумела подползти и съежится у основания дерева.

Прежде чем она успела отскочить, завопить, произошел еще один порыв. Еще вздрагивание. Внимание Эшлин качнулось к другой стороне. Несомненно, второе лезвие вонзилось над ее левым плечом.

Как – Что – Мысли не успели оформиться, когда нечто выпрыгнуло из зарослей неподалеку. Ломкие кроны деревьев столкнулись в собственном танце, покрывавший их снег осыпался на землю, пока ветви хлопали и тряслись. Затем Нечто промчалось в луче лунного света, и она мельком увидела черные волосы и лучистые фиалковые глаза. Мужчина. Большой, мускулистый мужчина несся на нее на предельной скорости. Выражение его лица было чистейшей жестокостью.

«Омойбог», задохнулась она. «Стой. Стой!»

«Они были Ловцами», сказал он по-английски с легким акцентом, голос был резким и грубым, как и суровые черты его лица. «А ты?» Он сгреб ее правое запястье и оттянул ткань ее пиджака и свитера. Он пробежался большим пальцем руки по ее пульсу там. «Нет татуировки, как у них».

Нет. Это была не знакомая ей полная абсолютная тишина, а скорее, решила она минутой позже…безмолвие. Величественное, блаженное безмолвие. Как давно она изведала такое состояние, неиспорченное разговорами? Изведала ли вообще?

Ветер прошелестел, и кроны деревьев сомкнулись. Снег мягко жужжал, проплывая в воздухе, успокаивающая мелодия баюкала и расслабляла. Деревья дышали жизнью и силой, суковатые ветви нежно покачивались.

Звучало ли что-то так же великолепно как симфония природы?

В этот момент она позабыла свой страх. Как мог этот мужчина быть одержим демоном, если он нес такое чудесное спокойствие. Демоны источали страдание, а не мир.

Был ли он ангелом милосердия, как предполагали местные?

Закрывая глаза в восхищении, она упивалась этой умиротворением, наслаждалась ним. Вбирала его в себя.

«Женщина?» произнес ангел, замешательство сквозило в его голосе.

«Тсс». Удовлетворение прострелило сквозь нее. Даже дома в северной Каролине, в доме, возведенном строителями, которым было запрещено без необходимости произносить лишние слова, она всегда слышала эхо глубоко укоренившегося шепота. «Не говори. Лишь наслаждайся».

Какое-то мгновение он не отвечал.

«Ты смеешь говорить мне «тсс»?» наконец проговорил он, злость появилась в его тоне.

«Ты все еще болтаешь», напомнила Эшлин, потом сжала губы. Ангел он или нет, он не производил впечатления человека, с которым ей стоило ругаться. Кроме того, злить его было последней вещью, которой она бы желала. Его присутствие принесло тишину. И прекрасное тепло, поняла она, когда холод быстро покинул ее тело.

Медленно она приподняла веки.

Они были нос к носу, его успокаивающие дыхание блуждало поверх ее губ. Его кожа сияла подобно гладкой меди, казалась потусторонней в лунном свете. Одновременно ангельское и неистово свирепое, его лицо гордилось резкой линией носа и черными как сердце дьявола бровями.

Эти хищные пурпурные глаза сверлили ее, и каким-то образом самым угрожающим было то, что их обрамляли длинные пушистые ресницы. Я убью, кого угодно и где угодно, казалось, говорило его выражение лица.

Демон, нет, не демон напомнила себе она. Тишина была слишком хороша, слишком чиста и правильна. Но он не был ангелом, окончательно, решила она. Он принес умиротворение, да, но он был, очевидно, так же опасен, как и красив. Некто, бросающий кинжалы подобно ему…

Так кем же он был?

Эшлин сглотнула, изучая его. Ее пульс не должен бы биться так неровно, и это сладкое томление в груди не должно было появляться. Но он бился и оно появилось. Он походил на драконов из прочитанных ей МакИнтошем сказок: слишком смертоносным, чтоб приручить его, слишком гипнотическим, чтоб уйти от него.

И все же, она внезапно захотела спрятать голову в изгибе его шеи. Захотела обвиться вокруг него. Хотела держаться за него и никогда не отпускать. Она поняла, что наклоняется к нему с полным намерением поддаться этим желаниям.

Стоп. Не делай этого.

Большую часть ее жизни, ей было отказано в человеческом прикосновении. В пять лет ее отослали в Институт, где большинство сотрудников были озабочены всем остальным, кроме изучения ее способности. МакИнтош был ближайшим, с кем она могла дружить, но даже он обнимал и касался ее редко, словно боялся ее так же, как и заботился о ней.

Встречаться с кем-то тоже было трудно. Мужчины почти дурели, узнавая о ее способности. А узнавали они всегда. Не было способа припрятать ее. Но…

Если этот мужчина был тем – чем – кем она думала, он был, его может не волновать ее маленький талант. Он может позволить ей коснуться себя. Прикосновение к нему и его жар вполне могут оказаться такими же ошеломительными как тишина, и даже более.

«Женщина?» он повторил, слово сейчас звучало хрипло, опьяняло, пока врезалось в ее мысли.

Она застыла. Сглотнула вновь. Желание… промелькнуло в его ледяных фиалковых радужках, полностью стирая взгляд, говоривший об убийстве? Или замеченное ею желание было порождено болью и грубостью ее неизбежной смерти? Вихрь эмоций атаковал ее: еще удар страха, болезненный трепет и, о да, женское любопытство. У нее был малый опыт с мужчинами, и еще меньший в страсти.

О чем она только думала, наклоняясь так к нему? Он мог расценить ее касание как приглашение. Мог коснуться ее в ответ.

Почему просто мысль об этом вызвала в ней истерику?

Возможно, потому что она была неправа. Может он не был драконом, но принцем убившим дракона, чтоб спасти принцессу. «Как тебя зовут?» осознала она, что спрашивает.

Напряженная секунда прошла, еще одна, и она решила, что он не ответит. Отметины напряженности отпечатались на его лице, словно находиться подле нее было мукой.

Наконец он проговорил. «Мэддокс. Меня называют Мэддокс».

Мэддокс…имя проскользнуло и врезалось в коридоры ее мозга, соблазнительным напевом, обещающим невообразимое удовлетворение. Она заставила себя приветливо улыбнуться.

«Я – Эшлин Дэрроу».

Его внимание переключилось на ее губы. Несмотря на снег, капли пота пробивались на его лбу, сверкая. «Тебе не следовало приходить, Эшлин Дэрроу», прорычал он, утрачивая все намеки желания, которых она одновременно хотела и боялась. Но он провел своими руками вверх по ее, неожиданно нежно, и остановился у основания ее шеи. Осторожно его большой палец вцепился в ее горло, задерживаясь на бешенно колотящемся пульсе.

Она втянула воздух и проглотила его, его пальцы шевельнулись вместе с ее движением. Ненамеренная, но целиком эротическая ласка, что воспламенила все ее тело. До тех пор, пока мгновением позже, его хватка усилилась, почти причиняя боль. Она выдохнула лишь хриплое «Пожалуйста», и он полностью ее отпустил.

Эшлин моргнула от неожиданности. Без его прикосновения она ощущала себя…лишенной жизни?

«Опасно», произнес он, на этот раз на венгерском.

Она не была уверенна, имел он ввиду себя – или ее. «Ты один из них?» мягко спросила она, не меняя сама язык. Незачем ему знать, что она говорит на обоих.

Изумление омрачило его взгляд, и мускулы задергались в его челюсти. «О чем ты? Один из них?» по-английски на этот раз.

«Я…Я…» слова отказывались формироваться. Ярость накрывала черты его лица, более чем она, когда-либо наблюдала на ком-то. Она исходила из каждого очертания его крепкого тела. Она обняла себя руками. Нет, не принц вовсе. Дракон, точно, как она сразу и предположила.

Оставаясь на коленях, он отодвинулся от нее. Он размеренно вдохнул и медленно выдохнул, воздух стал туманом вокруг его лица. Его рука суетилась у отворота ботинка, словно он не знал, потрогать его или нет. Наконец, он заговорил.

«Что ты делаешь в этих лесах, женщина? И не лги мне. Я пойму это, и тебе не понравится моя реакция».

«Темнейшая ночь» - бестселлер, комикс серия 2009 года издательства DC Comics - Комиксы ДиСи. Сюжет написан ветераном комикс-индустрии Джефом Джонсом. Великолепнейшие рисунки принадлежат карандашу Ивана Рейса. «Чернейшая ночь» глобальное косимческое событие во вселенной супергероев, на протяжении десятилетий герои погибали и возвращались к жизни: Супермен, Зеленная Страла, Чудо-Женщина, Флеш и другие, все это и повлечет за собой наступление Темнейшей Ночи. Темнейшая Ночь перезарядит Всленную как в свое время Зеленный Фонарь: Возрождение перезарядил Корпус Зеленых Фонарей. Основа для истории была заложена после воскрешения Хэла Джорджана и в «Sinestro Corps war» в «Зеленом Фонаре» (vol. 4, #25). Во время войны между Корпусом Зеленых Фонарей и Корпусом Синестро Хранители Ганзет и Сейд рассказали четверым Зеленым Фонарям Земли – Хэлу Джордану, Гаю Гарднеру, Джону Стюарту и Кайлу Райнеру (Hal Jordan, Guy Gardner, John Stewart и Kyle Rayner) пророчество "Темнейшей Ночи (Чернейшей ночи)".

Пророчестве предрекает войну между спектрами света – Зеленый цвет – сила воли, Красный – ненависть, Оранжевый – жадность, Желтый – страх, Голубой – надежда, Индиго – сострадание, Фиолетовый – любовь, Черный – СМЕРТЬ. Согласно пророчеству, три Корпуса Света будут объединены четвертым, каждый из которых управляем специфической эмоцией и снабжен особым цветом эмоционального спектра. Один из них возглавит Войну Света, которая уничтожит всю Вселенную. Только вместе и объединившись владельцы колец разных спектров света могут побудить угрозу всей Вселенной. В Готэм-Сити таинственный злодей Черная Рука раскапывает могилу Брюса Уэйна, зная что он Бэтмен, и забирает его череп. Во время чтения клятвы кольцо Черной Руки начинает светиться и возвращаются давно сгинувшие с лица Земли - ее Герои. Но не с добром пришли они на сей раз. Они будут нести Смерть всему живому и каждый падший герой добра восстанет из могилы. И всем придется так или иначе обзавестись кольцами и встать на борьбу с новым Злом.

Джена Шоуолтер

Темная ночь

Gena Showalter

THE DARKEST NIGHT

Все права на издание защищены, включая право воспроизведения полностью или частично в любой форме.

Иллюстрация на обложке используется с разрешения Harlequin Enterprises limited. Все права защищены.

Товарные знаки Harlequin и Diamond принадлежат Harlequin Enterprises limited или его корпоративным аффилированным членам и могут быть использованы только на основании сублицензионного соглашения.

Эта книга является художественным произведением.

Имена, характеры, места действия вымышлены или творчески переосмыслены. Все аналогии с действительными персонажами или событиями случайны.

The Darkest Night

Copyright © 2008 by Gena Showalter

«Темная ночь»

© «Центрполиграф», 2018

© Перевод и издание на русском языке, «Центрполиграф», 2018

© Художественное оформление, «Центрполиграф», 2018
* * *

Глава 1

Каждую ночь Мэддокс умирал. Умирал медленно и мучительно. И каждое утро он вновь просыпался живым и в полном отчаянии, ибо твердо знал, что будущей ночью все повторится. Таково было тяготевшее над ним страшное проклятие – его вечное наказание.

Он пробежал языком по зубам – до чего же хотелось вонзить их в чью-нибудь глотку. Солнце уже зашло, и Мэддокс всем существом чувствовал, как ускользает время, как секунды складываются в минуты и, насмешливые, равнодушные, уносятся прочь, приближая ночную агонию. Еще час, и он истечет кровью. И с этим ничего нельзя поделать: что бы он ни предпринял, что бы ни сказал, все случится как всегда – он будет мучиться, а затем умрет.

– Чертовы боги! – прорычал он и принялся ворочать штангу с удвоенной энергией.

– Ублюдки. Все они, – раздался у него за спиной знакомый мужской голос.

Мэддокс продолжал с остервенением жать штангу, не обращая внимания ни на самого вошедшего, ни на его слова. Вверх, вниз. Вверх, вниз. Он пришел в спортзал несколько часов назад в надежде, что физическая нагрузка поможет обуздать душившую его ярость. Подвесной мешок, беговая дорожка, теперь штанга – Мэддокс перепробовал все. Он обливался потом, едва не терял сознание от напряжения и усталости, но, увы, чем дальше, тем больше страсти брали над ним верх.

– Ты не должен здесь быть, – бросил он.

Торин вздохнул:

– Слушай, я не хотел мешать, но кое-что случилось.

– Ну а я здесь при чем?

– Нужна твоя помощь.

– Я не могу помочь, – ответил он холодно и безучастно.

Несколько последних недель Мэддокс был на взводе, любая малость приводила его в исступление, и тогда он становился смертельно опасен для окружающих. Даже для друзей. Особенно для друзей. Он очень любил их, но временами жажда крушить и убивать становилась сильнее его, затмевала разум, лишала воли.

– Но, Мэддокс…

– Я на пределе, Торин, – прохрипел он. – От меня сейчас будет больше вреда, чем пользы.

Мэддокс хорошо знал пределы своих возможностей. Собственно, все неприятности начались для него и его друзей с того, что он переоценил себя.

В тот далекий день боги обошли его доверием, поручив задание, которое он по праву считал своим, другому воину, вернее – воительнице. Пандора не знала равных на поле брани, но до Мэддокса, по его мнению, ей было очень далеко. Он был сильнее, выносливее, опытнее. И тем не менее хранительницей Дим-Униака, священного ларца, где томились в заточении демоны, столь злые и необузданные, что их выгнали даже из ада, сделали не его, а ее. Естественно, Мэддокс разозлился, причем очень сильно. Другие воины, его друзья, тоже были возмущены до глубины души. Они верно служили своим божественным хозяевам, по первому